А потом они отправились по святым местам. То есть, в дубовую рощу Перуна. Ярослав ведь воин? Воин. Вот к Перуну и пошли, дабы перед его лицом он поклялся защищать рода, выставляющие ему рекрутов. А если их перебьют, то мстить за них.
Пафос получился невеликий. Да и зрителей мало. Но нашего героя пробрало.
Не то, чтобы он верил в богов. Нет. Но место его впечатлило. И отношение людей. И идол деревянный, вырезанный прямо в стволе все еще живого дуба. Он смотрел на Ярослава как живой. Видимо у мастера был талант. Удивительный талант. Так или иначе, но ритуал нашего героя пробрал до самого нутра, вызывая мурашки по телу. Что на это повлияло — неясно. Может эстетика очень хорошо подобранного места. Может быть удивительно живое лицо, сурово выглядывающее на него из массива древнего дуба. Может люди, что окружали его в момент принесения клятвы. Они ведь не просто верили в то, что Перун есть. Они знали это. Для них он был столь же реален, что и земля под ногами. И отношение к нему было соответствующее. А может и ритуальные поединок, которым нужно было скреплять слова…
Ярославу пришлось полностью обнажиться. Взять копье со щитом. И выйти к дубу. А против него вышел воин, купленный специально для этих целей. Из далека. Их специально заказывали у викингов. Дабы проверить — принимает Перун клятву или нет.
Противником Ярослава оказался мужчина, весь покрытый татуировками. Явно воин. Опытный воин. На нем были хорошо видны шрамы. Да и взгляд выдавал его с головой. Характерный такой. Смотрит на тебя как мясник на корову.
— Пикт? — Удивленно спросил наш герой, не ожидавший увидеть такого «красавца» в здешних краях.
Тот скривился и сплюнул. Явно слово узнал, и оно ему не нравилось.
— Мне его нужно убить или победить? — Поинтересовался Ярослав у волхвов Перуна.
— Нас устроит любая победа. Перун должен явить свою волю.
Парень кивнул. Повернулся к разукрашенном противнику. И ударив себя в грудь кулаком произнес:
— Романус[6]!
Тот промолчал.
Ярослав пожал плечами и встал в боевую стойку. Щит ему дали вполне обычный, кулачкового хвата, и полностью идентичный тому, который держал в руках его противник. Они были как два брата близнеца. Как и копья.
Противник тоже встал в стойку. И она начали танцевать. Молча. Оба экономили дыхание.
Раскрашенный атаковал первым. Осторожно.
Выпад. Быстрый. Ловкий.
Но Ярослав его парировал копьем. Просто отвел в сторону.
Чуть погода раскрашенный повторил свой прием с тем же результатом. Только бил он сильнее.
На третий выпад Ярослав его уже ждал. Вместо того, чтобы парировать, он сделал подшаг, уходя с траектории удара и давая противнику провалиться вперед. А сам крутанул щит кулачкового хвата так, чтобы он развернулся вдоль его руки. Как большой такой и страшный кастет. Каковым в лицо разукрашенного он и врезал. Точнее не столько сам ударил, сколько он сам на кромку щита налетел.
Секунда.
Противник отшатнулся, раскрываясь и потеряв ориентацию от сильного удара в лицо. И Ярослав добавил, врезав этой самой кромкой в открытую его грудную клетку. Прямо в ее основание. Выбивая дух. Противник согнулся, хватая ртом воздух. И получил щитом прямо по башке. По затылку. С размаху. Но уже не кромкой, а плоскостью. Из-за чего щит разлетелся, а разукрашенный рухнул на землю, выронив копье и собственный щит.
Ярослав легким движением ноги отбросил копье противника в сторону, пока он пытался прийти в себя. Потом оттолкнул его щит. И когда спустя, наверное, секунд тридцать тот смог собрать глаза в пучок и начать осмысленно действовать — было уже поздно.
— Романо вици[7]! — С улыбкой произнес наш герой, удерживая перед лицом противника свое копье. Близко, слишком близко для того, чтобы тот мог сфокусировать свой взгляд на чем-то ином.
А потом убрав копье, протянул руку, предлагая помочь подняться.
[1] До «взлета на холмы» в XIII веке восточные славяне жили вдоль речных террас, то есть, использовали только земли непосредственно у рек.
[2] Основное отличие от концепций Диоклетиана было в том, что у него рекрут выставлялся с земли, а у Ярослава с некой популяции. В остальном он постарался адаптировать систему как можно полнее.
[3] Именно в III веке в Древнем Риме впервые была придумана рекрутская система.
[4] Концепция детства — это очень поздняя концепция. Она зародилась веке в XVIII и очень медленно распространялась. Даже в таких достаточно развитых местах как Европа, США и Россия эта концепция в начале XX века была практически не распространена на беднейшие слои. До этой концепции дети воспринимались такими же взрослыми, только маленькими и слабыми. Границей между маленьким и взрослым было половое созревание. Позже таким маркером было вступление в брак.