— Зачем ты им все показывал? — Спросила Кассия, когда гости ушли. Она ведь сопровождала своего сына в формате этакой свиты. Как и ее греки.
— А ты думаешь, это было неправильно?
— Думаю. Они теперь знают, каковы твои укрепления изнутри.
— И это хорошо.
— Хорошо? — Удивился один из греков-монахов с самым прищуренным взглядом.
— Я расскажу маленькую притчу, — усмехнувшись, произнес Ярослав. — Когда-то у одной большой страны, населенной множеством людей, был маленький беспокойный сосед. Он воевал с ней и создавал массу беспокойства. Надрывался, но никак не желал уступить и найти способ договориться. Но все когда-то заканчивается. Большая страна устала от выходок своего соседа. И завоевала его. И когда лидера этой страны везли в столицу через все бесконечные поля и леса большой страны, через ее многолюдные города… он осознал, что в его борьбе не было смысла. Он не мог выиграть. Никак не мог. — Сказал Ярослав, завершив рассказывать своим слушателям историю Шамиля из времен Кавказской войны. Адаптированную, разумеется.
— И в чем смысл притчи?
— В том, что иной раз рассказать секреты бывает полезнее сохранения тайны. Это — дикие племена. Они все мерят по своим обычаям, по своему разумению. И в их головах места для подобных укреплений нет. Они не знают, что это такое и какие преимущества дает. А потому не учитывают в своем поведении.
— Это не всегда правильно, — тихо возразил мужчина в рясе.
— Вы думаете?
— Они могут поставить и себе такой же.
— Это исключено. Вы упускаете из вида то, на каком уровне развития общества они находятся. У них даже племенных союзов сейчас нет. Знать не выделилась толком. А большая часть племенной аристократии — случайные люди с очень небольшими правами и возможностями. Я — могу построить, потому что у меня есть ресурсы, воля и права. А они — не могут, даже если захотят. Даже если начнут — передерутся.
— Вы излишне оптимистичны.
— А вы, Никифор, совершаете обычную ошибку. Вы вкладываете свои мысли в голову врага и думаете, что он рассуждает также, как и вы, и знает тоже самое, что и вы. И если сталкиваетесь с чем-то незнакомым, пытаетесь не познать эту новизну, разобравшись с тем, что она на самом деле. А просто придумываете более-менее удобное объяснение. Но ведь вас отправили за мной шпионить не для этого, не так ли?
— Шпионить? — Неподдельно удивился Никифор.
— А разве вы здесь не для этого?
— Я здесь, чтобы нести свет истинной веры в души этих несчастных.
— Тогда почему вы постоянно все вынюхиваете? Вас подсматривать поставили, а вы подслушиваете. Как это понимать?
— Вы ошибаетесь, — нахохлился Никифор.
— В самом деле? Ну а что? Неплохая стратегия. Вы, видимо, знаете, что во все времена наказывали только за одно преступления — за то, что ты попался. И отягчающим вину обстоятельством было то, что ты признался. Поэтому так и отрицаете свою вину с наглым видом.
— Но на мне нет никакой вины!
— Вот я и говорю. Главное — отрицать все до последнего.
— Но…
— Прекратите, — вяло махнул Ярослав рукой. — Я доверяю священникам не больше, чем голодному волку в овчарне. Поэтому за каждым вашим шагом следили. О каждом вашем разговоре. С кем. Когда. В каких обстоятельствах. И так далее. И то, чем вы занимались называется разведывательная деятельность или шпионаж.
— Сын мой, — презрительно скосившись на Никифора, произнесла Кассия. — Откуда у тебя столько недоверия священникам?
— Симфония.
— Что симфония?
— Греческая церковь держится симфонии, то есть, согласия с властями светскими. Придерживаясь той светской силы, которая сильнее. Права или нет — не важно. Главное — доминирующая сила. А значит, что? Правильно. Она предаст тебя в любой момент, обслуживая сиюминутные интересы политического момента. Ведь церковь всегда на стороне власти. Беда лишь в том, что кто именно власть определяется не правом и законом, а банальной, тупой силой. Сейчас они, — кивнул Ярослав на священника, — служат Вардану и, очевидно, шпионят на него. Но достаточно тому оступиться, и они первые воткнут кинжал в его спину, чтобы услужить его противнику. Если, конечно, церковь посчитает, что этот противник сильнее. Понимаешь? У церкви нет твердых постоянных союзников и убеждений. У церкви есть только постоянные интересы. Ее интересы. Для церкви это хорошо. А для меня — плохо. Потому как доверять организации, которая ведет такую политику, я не готов.
— Мне кажется, что ты сгущаешь краски, — покачала головой Кассия.
— Я не занимался шпионажем, — как можно более искренне произнес Никифор. — Церковь не опускается до такого.