"Verachte nur Vernunft und Wissenschaft!" ("презирай только благоразумие и науку" нем.; ldn-knigi) - писал С. Н. одному приятелю. - Вот что славянофилы слишком мало поняли, точно так же как их учители, европейские романтики. Вся реакция позитивизма оправдывается этим недостатком уважения к науке и непониманием научного духа, ненаучностью романтической метафизики с ее гениальными интуициями... В конце концов, вся философия, вся общая теория нашего славянофильства свелась лишь к какому-то многообещающему предисловию: самая книга не была написана, да едва ли могла быть написана. Это, во всяком случае, урок всем нам, русским людям вообще, и идеалистам в частности: книга еще не написана, а мы уже на нее ссылаемся и ею гордимся. {201} Что касается мещанства, то я не знаю более мещанской интеллигенции, нежели именно наша, разница только в том, что европейская интеллигенция обеспеченнее. Мещанство везде есть, было и будет, и если восторжествуют идеалы социализма, то все человечество станет мещанством. Это не значит, разумеется, чтобы в области духа ему принадлежало грядущее царство: оно будет, как и теперь, группироваться вокруг вождей.
У нас есть мещане марксизма, мещане позитивизма, мещане идеализма, аристократов духа у нас не больше, чем на Западе. Утверждать, что на Западе господствует мещанство духа, и что там нет жажды духовной и жизни духовной значит не знать духовной жизни Запада, нам современной. Я убежден, что если б Вы ознакомились с религиозной жизнью современной Германии (говорю о том, что мне ближе знакомо), Вы нашли бы ее более богатой, нежели Вы предполагаете и изменили бы Ваше суждение. Укажу еще на скандинавскую литературу, с великим Кьергегором во главе, наконец, на социальные движения, в которых сказывается не менее, чем у нас, религиозно-эстетическое творчество... Можно было бы указать на слишком многое... между прочим и на самую науку, которая двигается вперед не мещанами духа, и у которой Вы не отнимете печати ее священства".
Приложение 14.
"О современном положении русской церкви". Отрывок из недоконченной статьи:
"Богословские теории славянофилов заключали в себе существенное и характерное недоразумение: православие, в течение стольких веков обособлявшее христианский Восток от христианского Запада, является в их глазах новым принципом всечеловеческой, всемирной культуры. С точки зрения Хомякова оно гармонически примиряет в себе противоположные крайности католицизма и протестантства, единства и множества, авторитета и свободы. И в то же время, {202} в противность истории и несогласно с практикой нашей церкви, - римская церковь и все протестантские церкви не признаются церквами вовсе.
В официальном учении нашей церкви, и в особенности в ее практике, мы не находим ни такого острого, наступательного отношения к западному христианству, ни таких широких культурных замыслов. Римская церковь, сохранившая преемство апостольское, признается, во всяком случае, за церковь, раз что действительность ее не подлежащих повторению таинств (крещения, миропомазания, иногда и священства) на практике признается. Известно, что греки в этом отношении неоднократно меняли свой взгляд и, главным образом, по политическим соображениям. С большей принципиальной терпимостью, с более глубоким мистическим взглядом на божественный характер таинств, наша церковь видит в западных христианах крещеных членов церкви Христовой, предоставляя Христу судить их".
Говоря далее о реформах всего церковного строя, предлагавшихся славянофилами, С. Н. находит, что они более подходят к каким-нибудь "индепендентским" общинам, чем к православной церкви. Эти преобразования демократизация церкви, выборное священство, выборная иерархия, женатые архиереи, серьезно предлагавшиеся в славянофильском лагере - несомненно свидетельствуют о недостаточном понимании духа православной церкви, ее прошлого, ее будущих задач... "Равным образом, и в других подробностях славянофильского богословия, даже в его полемике против западных исповеданий, сказались протестантские влияния". С. Н. указывает, что "идеал восточной церкви - не в развитии земной культуры, не в мире вообще. Высшее выражение ее духа - в монастырях и в монашестве". С. Н. высоко чтил монашество.
{203} В одной из неизданных рукописей его мы читаем:
"Нигде христианский аскетизм не достигал такого чистого и высокого развития, как в православной церкви. И нам, православным, более всего надлежит понимать положительное значение его в религиозной и нравственной жизни народа. Монастыри лучшее сокровище нашей жизни, ее гордость. Пусть их клеймят высокомерным презрением люди, не знавшие духовной жизни, не задумывающиеся даже над теми могущественными побуждениями, которые заставляют столь многих людей добровольно идти на этот тяжкий и лютый подвиг. Пусть толкуют о распущенности иных монастырей, о лени и праздности монахов, их пороках.
Мы знаем, что наши монахи не похожи на ангелов. Мы знаем, что нигде противоречие между идеалом и земной действительностью, между небом и землей не бывает глубже, хотя нигде оно глубже и трезвее не сознается, нигде оно не переживается мучительнее. Мы ценим монастырь как институт, в котором выражено жизненное целое учение православной церкви, ее глубочайшая вера в невидимую Церковь бесплотных духов, молящихся Богу и славящих Имя Его. И мы ценим монастыри, несмотря на их нечистоту, за те святые жемчужины, которые сияли из их стен. Пост и молитва русского монашества воспитали наш народ. И каково бы ни было это воспитание - смирения, добровольного отречения, веры, и послушничества - мы должны признать его дисциплинирующее значение, его великий нравственный престиж. Как бы ни были несовершенны наши монастыри их только и чтит наш народ, ими воспитывается он в сознании Царства Божия, которое не от мира сего, и которому надо служить самоотверженно, все принося ему в жертву. - Преподобный Сергий... имеет значение не только в религиозной и нравственной, но и в политической истории России, и то же следует сказать о других святителях наших"...
{204}
Приложение 15.
В бумагах С. Н. нам удалось найти письмо к Вановскому, написанное им до решения самому поехать в Петербург для личного доклада по этому делу. Вот что С. Н. пишет:
"Ваше Превосходительство! я позволю себе писать Вам, как человек, посвятивший свою жизнь университетскому делу, глубоко убежденный в важном значении того, что я высказываю.
9 февраля в стенах Московского Университета состоялось безобразное сборище студентов, завлеченных туда агитацией, продолжавшейся несколько месяцев. Все участники этой сходки исключены из тех заведений, где они обучались, и ожидают в тюрьме приговора, который над ними должен состояться.
По моему глубокому убеждению, этот приговор может иметь самые крупные последствия не только для виновных, но и для всей русской учащейся молодежи. И последствия эти будут роковыми, если оправдаются слухи о предполагаемом решении.
Повторяющиеся беспорядки делают невозможным правильное течение академических занятий и требуют строгого подавления. Студенческое движение за последнее время стало, по счастью, терять то сочувствие, которым оно пользовалось в некоторых кругах. Бесчинства 9 февраля возмутили всех, и само студенчество прониклось сознанием того, какою жалкою, глупою и постыдною мальчишеской выходкой была их "политическая демонстрация", которая должна была дать "Основы будущего публичного права России", по словам одной из прокламаций.
Наказание, которое должно постигнуть виновных, будет всего справедливее и разумнее, всего целесообразнее лишь в том случае, если оно усилит, закрепит такое впечатление окончательно. Но, если справедливы распространившиеся слухи, если этих невоспитанных, сбитых с толку мальчишек ожидает ссылка в Сибирь, то такая кара неизбежно вызовет в русском {205} обществе самое потрясающее и, вместе, самое нежелательное впечатление. Она превратит этих юнцов в каких-то политических мучеников, чуть ли не в декабристов, даст им ореол, которого они всего менее заслуживают, она их увенчает и заставит их самих и их товарищей видеть в них борцов за свободу, а в их манифестации не мальчишескую выходку, а чуть ли не подвиг трех сот спартанцев.