Афинских кухмистерских нас кормят чорт знает чем, хотя и дешево, а тут все натуральное - яйца, жареные на вертелах целые бараны, салат из томатов, дыни, виноград и вино со льдом. С Одессы мы не собирались ни разу все вместе и при том в деревне. Все развеселились, и сразу началось какое-то неудержимое веселье, gaudeamus, русские песни и под конец трепак в присядку. За дорогу успел спеться и подобраться отличный хор, есть несколько прекрасных голосов и три умелых регента: трудно описать, что это было. Элевзис, во всяком случае, такого вакхического веселья с древних времен не слыхал. Кругом собралась толпа смотреть и слушать, нас угощали, а под конец, когда завтрак кончился, с нас так и не приняли денег. Затем разошлись - кто пошел в Афины пешком (20 верст), кто опять купаться, ловить губки, морских гусей и змеевиков, а мы вернулись по жел. дороге. Извозчики не дождались, и уехали пустые, так что священной дороги мне видеть не пришлось. (Дорогу эту описал А. И. Анисимов. ("Экскурсия студенческого Общества в Грецию", Москва 1904 г.).
"Священная дорога в Элевзис... В древности ежегодно осенью по ней двигались священные процессии к морю. Путь лежит все время среди лесистых гор и отличается редкой красотой, особенно в том месте, когда между расступающихся скал на вас вдруг глянет смеющееся изумрудное море. Остатки древнего святилища, даже в теперешнем их виде, когда на месте сохранились лишь фундаменты храмов, базисы колонн, да мраморные плиты священной дороги, дают полную возможность восстановить в воображении великолепную картину былого величия Элевзиса, расположенного на береговой возвышенности, храмы поднимались друг над другом по направлению к морю и на его лазурном фоне, сливающемся с синевою дальних гор, должны были производить впечатление мраморного колосса, вздымающегося высоко к небу целым лесом колоннад. На самой вершине каменистого холма, где помещался прежде когда-то древний Акрополь, теперь одиноко высится маленькая старинная греческая церковь"...). {230} Вино со льдом мне, однако, даром не прошло. Ночью у меня сделалась холерина с адскими судорогами в ногах. Я разбудил Огнева, который моментально сделал мне компресс и заставил растирать ноги... К утру послали за другим доктором, Балиновым (из Мещерского), который оказался удивительно милым и энергичным прекрасным врачом. Я так ослаб, что не мог говорить и даже двинуться. Тем не менее, общим советом решено было, что мне все-таки лучше быть, даже больному, на пароходе, среди врачей, в дивном воздухе, чем в Афинах, где пыль, духота и шум невообразимые. Вечером меня спустили в коляску и с Иваном отправили в Пирей на пароход, а там моментально уложили в каюту"...
Это военное судно "Канарис", данное греческим правительством в наше распоряжение. Мне на море сразу стало лучше, и силы вернулись - я заснул и проснулся утром в Коринфском заливе.
18 августа, рано утром, мы приехали в Дельфийский порт, где нас встретили довольно радушно население и местные власти. Я был еще весьма слаб, сутки не ел и потому сел в коляску с Лопатиным, а не на осла. Остальные поехали на чем попало: на ослах, лошадях - было пять-шесть экипажей. Дорога замечательно красивая, сперва оливковой рощей, а потом высокий и продолжительный подъем вверх с видом на море и высокие горы. Я никак не подозревал, что Дельфы так высоко в горах: подъем два часа на лошадях. По дороге, в деревушке Крисе, была встреча: девушки, дети кидали в нас цветы, а мэр и {231} школьный учитель говорили речи: я даже отвечал по-гречески, что вызвало большое удовольствие, и на другой день в газетах была телеграмма, что князь Трубецкой, "хотя и больной холериной", сказал, что мы счастливы, что наша мечта исполнилась, и что мы посетили Элладу, которой мы более благодарны, чем все прочие народы: те получили от нее искусства и науки, а мы также и нашу веру. Эллины наши учителя. Для меня был сюрприз, что читать здешние газеты я могу без труда, а при некотором усилии могу связать и несколько слов.
Дельфы произвели на всех нас большое впечатление необыкновенной красотой горного пейзажа и фантастической обстановкой, расположением древнего святилища, расположенного по очень крутому склону горы. Самых развалин я почти не осматривал, так как совершенно не в силах был карабкаться по скалам в течение двух часов: я видел только общий вид их да музей, расположенный в изумительно красивой местности. Завтрак был устроен у Кастальского источника, который течет в колоссальной, узкой, отвесной расселине, той самой, где Пифон гнездился. Там под платанами на краю глубокого обрыва соорудили стол на 150 чел. и во время завтрака играли какую-то совершенно одуряющую, оглушительную музыку на двух дудках и колоссальном барабане. Одну такую дудку я везу Владимиру, но при всех моих усилиях я не мог извлечь из нее ни единого звука: должно быть, чего-нибудь в ней не хватает. Поздно вечером, уже при луне, вернулись домой и легли спать. Я за весь день выпил 2 чашки черного кофе с сухарями и съел один желток.
Утром я был разбужен шумом чего-то упавшего в воду: я взглянул в иллюминатор и увидал Генике, который организовал купанье. Я не выдержал и, как был, прямо с кровати выскочил на палубу и, несмотря {232} на протесты докторов, бросился в воду. В воде не меньше 23°, так что, кроме пользы, это купанье мне ничего не принесло. Действие происходило в Катаколо, откуда мы, разумеется, одетые, отправились в Олимпию на экстренном поезде, нами заказанном.
Там уже природа совсем другая, - поразительное разнообразие греческих ландшафтов. Ничего сурового, много зелени, когда кругом всё выжжено, tout est riant. Вся Олимпия в холмах, образующих как бы естественный стадий настоящее место для игр: какое-то веселое праздничное настроение чувствуется во всей местности. Чудный музей, который мы долго и с толком рассматривали, разделившись на две группы, и чудные развалины. Когда я взошел на порог храма Зевса Олимпийского и слушал объяснения, рассматривая архитектурные планы и реставрации, j'ai eu un moment d'emotion. Невольно встают двойные колонны, обломки которых тут находятся, и какая-то тень грезится над черными камнями, лежавшими под Фидиевскими истуканами: а кругом остатки храмов и жертвенников всех богов, развалины сокровищниц всех народов Греции.
В Олимпии нам давали торжественный завтрак-обед на 155 чел. от греческого археологического общества с политическими и иными речами. С нами был Смирнов, греческие офицеры, Кавадиас, представители прессы и т. д. Мне пришлось отвечать экспромтом по-французски так, чтобы политики не было: я говорил вроде, как со школьным учителем, и хотя совершенно не обдумал, что скажу, но вышло вполне прилично и, главное, тактично, так что меня одобряли. Студенты вели себя прекрасно, и потом греческая печать единогласно всех нас хвалила. Вернулись мы на корабль уже ночью и опять купались при полной (почти) луне. Потом был ужин, на котором студенты съели 70 гусей и много другого.