Выберите теперь бюро, которому вы могли бы доверять, и окажите ему должную поддержку. Это совершенно необходимо для того, чтобы Общество существовало и развивалось, чтоб оно не погибло от печальных и праздных раздоров. Отнеситесь к этой задаче с должным вниманием и строгостью, но избранникам вашим дайте и вашу поддержку".
Приложение 28.
В первой половине января 1904 г. С. Н. писал А. И. Анисимову:
"Известия, полученные мною из Москвы - очень грустны. Что есть люди, желающие во что бы то ни стало, закрытия Общества, чтобы ловить рыбу в {262} мутной воде, это меня не удивляет: эти господа точно так же желали бы нагаек, потому что нагайки могут еще более служить их целям. Но что меня глубоко огорчает так это то, что эти господа, не брезгающие никакими средствами, в таком страшном меньшинстве, и что большинство, которое с ними не солидарно, бессильно против них по какой-то трусливой и постыдной дряблости. Я получил несколько писем, в которых меня предупреждают, что к февралю Общество закроют, или же все председатели из него уйдут. Это не шутки: студенчеству грозит прямо позор, если оно это допустит. А средство предупредить позор я вижу только одно: кучке радикалов противопоставить кучку преданных Обществу лиц, которые не задавались бы широкой "академической" программой, а просто без различия партий и оттенков соединились бы для того, чтобы оградить Общество от гибели, клятвенно обязавшись его поддерживать. Кучка эта может быть и небольшая, но верная: если возможно, организуйтесь десятками или восьмерками с тем, чтобы члены восьмерок или десяток обязались присутствовать на тех общих собраниях (или секционных), где потребуется их помощь, и положили конец проискам явных врагов Общества.
Сами вы сделайте скорей первые шаги в этом направлении, но не выдвигайтесь слишком, предоставьте действовать другим. То, что мне пишут, делает для меня несомненным, что против нас ведется организованная борьба, и если этой организации вы не противопоставите другую, наше дело будет проиграно. Общие собрания надо делать возможно реже; мало того, провести меру для ограждения Общества, воспрещающую не только постановление резолюций, но даже дебаты по каким-либо требующим резолюций вопросам в тех собраниях, в которых нет законного числа членов... Письму этому широкой огласки не давайте, потому что я слишком далеко от Москвы, но, не говоря о моем плане, скажите моим {253} друзьям, что, если они допустят погром, то это будет позорно".
Приложение 29.
Письмо П. И. Новгородцева, заступившего место председателя Историко-филологического Общества.
31 января 1904 г.
"Многоуважаемый Сергей Николаевич. Я сказал Николаю Васильевичу (Давыдову) (Давыдов был товарищем председателя П. И. Новгородцева.), что и со своей стороны напишу вам в дополнение к тому, что вы уже знаете о нашем Обществе, но теперь вижу, собираясь исполнить свое намерение, как трудно это сделать в кратком письме. Для того, чтобы рассказать Вам все, что мы пережили за этот год, в частности, что испытал я лично, потребовался бы длиннейший рассказ, который я предпочитаю сделать при личном свидании, которого с нетерпением ожидаю. Пока скажу кратко, что я не вижу никакой возможности сохранять далее наше Общество, его необходимо закрыть. Мы ждем только Вашего приезда, чтобы это сделать. Отсутствие Ваше в решительный момент больно чувствовалось всеми. Мы избегли окончательно скандала только прекращением общих собраний. Но одновременно с закрытием Общества следует провести и другую меру: обеспечить самостоятельное существование отдельных секций. Студенты привыкли к работе секций: это стало потребностью, и мы уже слышали целый ряд однохарактерных резолюций по этому поводу. Очень жаль, что для Вас теперь все это уже стало далеким. Николай Васильевич говорил мне о том, что Вы готовы сделать. Вашу мысль, чуть ли не в одном письме к Н. В. высказанную, как предположение, московская молва уже превратила в принятое решение, и я уже слышал вчера, из совершенно неожиданных источников, что Вы решили не возвращаться в Россию. Я лично думаю, что, {254} возвратившись сюда, и опять войдя в более близкое соприкосновение с университетом, Вы не оставите его. Издали без той деловой связи, которая создается непосредственными впечатлениями, многое представляется иначе и неправильно: вблизи все это смягчается той массой подробностей, которая составляет конкретную картину. Что мы вступаем теперь в новый период университетских отношений, это ясно для всех нас. Но многие из нас того убеждения, что именно теперь легче и возможнее остаться в университете, чем два-три года назад.
Во всяком случае, то или другое предположение Ваше по отношению к университету для многих из нас настолько важно, что мы ждем подробной беседы с Вами. Опыт нынешнего года дал нам много новых результатов, которые не могут быть для нас безразличны. Все это надо взвесить и принять в соображение. Когда Вы приедете? Мы все ожидаем Вас с нетерпением и надеемся видеть весною. До свиданья. Преданный Вам
П. Новгородцев".
Приложение 30.
Письмо С. Н. брату Евгению:
"На счет внутренних дел можно многое и многое сказать, что и ты сам чувствуешь, но вот с одним, близко нас касающимся делом - университетом я просто не знаю, что нам с тобой придется делать в будущем учебном году? Положение создается совершенно невозможное и, главным образом, благодаря общим порядкам. У меня в Москве арестовали несколько академистов антирадикалов, за речи, произнесенные против радикалов в моем присутствии, и производится дознание о сих речах, произнесенных в нашем Обществе и под моим председательством год назад... Притом без всякой вины и несмотря на ручательство и протест В. Н. Давыдова держали в тюрьме членов бюро. Председатели секций и мои товарищи одни за другими уходят, слагая с себя обязанности (Новгородцев, {255} Мануйлов, Кизеветтер). При таких условиях никакая деятельность невозможна. Главное, как мне пишут, наверху все сочувствуют Обществу и даже с видимым пониманием дела, а какие-то "синие духи" действуют прямо на руку радикалов и создают совершенно невозможное положение... Поживем - увидим!"
Приложение 31.
Письмо кн. П. В. Трубецкой к кн. О. Н. Трубецкой.
"Сережа в таком ужасном настроении по поводу войны, ее позорного начала и будущих общих и частных бедствий, что ужас. Ведь по русским газетам судя, в Москве и вообще в России убеждены, что японцы поступили вероломно, и что есть какие-то наши победы. А тут ясно и определенно знают (основываясь лишь на алексеевских депешах), что японцы поступили правильно, что кроме позорных оплошностей, неряшества и прямо неподготовленности наших людей, ничего со стороны русских до сих пор не было.
Смеются над государевым и вообще русским убеждением в "вероломстве" японцев, толкуют их желанием замаскировать нашу полную нераспорядительность и растерянность и говорят, кажется справедливо, что морское наше дело проиграно: на море - мы побиты. На каком основании в России думают иначе? Депеши Алексеева те же. Мы проверяли по получении наших газет. Как же их толкует публика? Совершенно странно..."
Приложение 32.
Письмо С. Н. к брату Евгению.:
"Не писал тебе так долго не вследствие отсутствия внешних событий в нашей жизни, а вследствие крайне угнетенного настроения, вызванного как критическим состоянием личных дел моих, так и состоянием дел отечественных. Не могу даже описать тот ад, который я переживал. В настоящее время я приобрел одно: несомненную уверенность в нашей победе, основанную не на шовинизме, а на том ознакомлении с делом, {256} которое нам доступно по наиболее серьезным органам немецкой почты и отдельным монографиям. Особенно рекомендую: Dumolard, "Le Japon politique, economique et social" (1904), писано до войны, очень серьезная книга, весьма сухая, но дельная.