Наконец, 25 мая 1899 г. появилось правительственное сообщение о результатах расследования комиссии ген. ад. Ванновского. В сообщении было дано изложение событий в университетах и в заключительной его части указывалось на неудовольствие Государя, на то, что профессура не сумела приобрести достаточного авторитета и морального влияния, чтобы разъяснить студентам границы их прав и обязанностей.
С. Н. приветствовал правительственное сообщение, как радостное событие, дающее возможность высказаться по вопросу вполне назревшему и перенести его в печать из кружков, в которых он обсуждался {31} в духе нетерпимой фанатической агитации, поставленной в самое выгодное для нее положение вынужденным молчанием людей порядка, людей искренно преданных университетскому делу.
В своей статье С. Н. осторожно освещает положение университета и подходит к его нуждам, объясняя, что, когда профессора перестают составлять организованную корпорацию, университет может быть внешним соединением весьма многих и разнообразных кафедр, представленных более или менее учеными чиновниками ведомства народного просвещения, но он перестает быть университетом, т. е. живым академическим союзом. Отражая постоянные нападки и обвинения против профессуры, С. Н. утверждает, что профессора, назначаемые непосредственно министерством, не имеющие сами по себе никакого участия в управлении университета и никакого определенного отношения к студентам, помимо лекций и занятий, ведущихся по программе, утвержденной министерством, не могут быть ответственны за порядок в университете, и даже, если бы один из них стал вести преступную агитацию среди студентов, ответственность падает на него, а не на корпорацию, от которой он не зависит, или которая не существует вовсе.
Говоря об университете, нужно иметь в виду не отдельные беспорядки, а его постоянные порядки тщательный и безотлагательный пересмотр коих необходим. (См. статью кн. С. Н. Трубецкого: "По поводу прав. сообщения о студенческих беспорядках". Собр. соч. т.1).
Летом 1899 г. С. Н. в ряде статей, помещенных в "Петербургских Ведомостях" под видом писем к Ухтомскому и Цертелеву, ратует за свободу печати. "Петербургские Ведомости" читались "в сферах", а иногда даже самим государем, благодаря чему они подвергались меньшим цензурным стеснениям. До известной {32} степени С. Н. применял тон своих статей к читателям. Однако в первой статье, он в яркой картине характеризует положение печати словами пророка Исаии о запустении "столицы Эдомской", которая стала жилищем зверей пустыни. (См. собр. соч. кн. С. Н. Трубецкого, т. 1, стр. 82 и след.).
При полном безгласии печати статьи С. Н. произвели своего рода сенсацию в Москве и Петербурге. Они читались нарасхват. Характерно письмо, которое он получил по этому поводу от одного старого приятеля и коллеги:
"Милый друг, поздравляю тебя! Хотя единое смелое слово! Говори и пиши и кричи побольше. Вам, независимым и богатым, следует так говорить. Мы теперь в таком положении, что надо молчать, а то последнее потеряешь. 24 года служу, прожил на профессуре своих 60 тыс., а дослужусь ли до пенсии вопрос... Поневоле молчишь, хотя многое хотел бы сказать". В таком приниженном состоянии русских мыслящих людей С. И. видел величайшую опасность.
"Убивая общественную самостоятельность, мы обращаем в труп самый организм государства. Тормозя свободное развитие общественной мысли, мы развиваем нездоровое брожение умов. Разбивая общество на его атомы, обращая его в пыль, мы рискуем, что эта пыль при первой же грозе обратится в грязь, в которой потонет бюрократическая машина". (там же).
В числе благодарственных и приветственных писем, полученных С. Н. за эту статью, было письмо и от Б. Н. Чичерина, о котором, к сожалению, мы знаем только по ответному письму С. Н. (См. прилож. 10).
Высоко чтя Б. Н. Чичерина, С. Н. искал у него поддержки в своей публицистической деятельности и неоднократно обращался к нему с просьбой выступить в печати и сказать свое авторитетное слово по {33} злободневным государственным и общественным вопросам. (См. прилож. 12).
***
Еще в марте 1899 г. С. Н. решил засесть за окончание своей диссертации "О Логосе", но закончить ее ему все мешали университетские дела и беспорядки и постоянная дерготня и хлопоты по своим и чужим делам. В ноябре он уехал в Сергиев Посад, чтобы там, в тишине и спокойствии отделать последнюю главу. Он надеялся, что диспут состоится в декабре. Но Л. М. Лопатин, его официальный оппонент, отказался приготовиться к нему в такой короткий срок, и, в конце концов, диспут состоялся лишь 23 марта 1900 г.
Диспут этот был событием не только в университетском мире. Впервые в нашей научной литературе богословская тема являлась в свете научно-философской обработки и новейшей исторической критики. Задолго до начала диспута зал был переполнен народом, при чем в числе публики было заметно порядочное количество духовенства.
Когда прочли отзыв факультета и С. Н. провозгласили доктором философии, студенты устроили С. Н. бурную овацию. (См. прилож. 12).
{34}
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
В конце октября 1899 года на место Горемыкина министром внутренних дел был назначен Сипягин, который еще в бытность свою московским губернатором достаточно выявил свое отрицательное отношение к городскому и земскому самоуправлению, чтобы вызвать тревогу своим появлением у власти. Одновременно среди общественных деятелей стала циркулировать записка Витте, изданная впоследствии под заглавием "Самодержавие и Земство", где доказывалась "несовместимость" свободных земских учреждений с самодержавным строем государства.
Что побудило С. Ю. Витте поставить этот вопрос ребром и одновременно выставить и поддерживать кандидатуру Сипягина? Это и в то время комментировалось различно, но, что то и другое сыграло роль как бы крупной провокации в общественной среде и сильно революционизировало ее, это едва ли кем-нибудь будет оспариваться.
Ввиду все нараставшего в стране недовольства общим курсом политики и все усиливавшегося произвола администрации, многие склонны были думать, что государь плохо осведомлен, что вступил он на престол без надлежащей подготовки, и что делами руководят его безответственные советники. Отсюда среди некоторых общественных деятелей возникла мысль представить государю всеподданнейшую {35} записку с изложением истинного положения дел и настроения в стране. Д. Н. Шипову было поручено обдумать и подготовить тезисы для такой записки и собрать известных общественных деятелей для ее обсуждения (См. подробно об этом Д. Н. Шипов, "Воспоминания и думы о пережитом", Москва 1918 г. стр. 135-155.).
К участию в этих совещаниях были привлечены между прочим брат мой и Ф. Д. Самарин. Здесь впервые, их расхождение по вопросам внутренней политики нашло себе определенную формулировку. В числе предложенных на обсуждение тезисов стоял между прочим вопрос о привлечении в Государственный Совет избранных представителей от общества и учреждений для обсуждения законопроектов прежде внесения их на рассмотрение Государственного Совета, а также обсуждение этих законопроектов в печати. Участие общественных представителей предполагалось дальше и в обсуждении вопроса об организации порядка и условий общения царя с народом...
Хотя Ф. Д. Самарин признавал, что только при самом широком развитии самоуправления и возможно теперь самодержавие, и что управление Россией через посредство одних чиновников безо всякого участия общественного элемента- невозможно, он, тем не менее, опасался, что привлечение выборных представителей к законодательной деятельности явится шагом к конституционному режиму. Все доводы его оппонентов, которые указывали, что нельзя ограничиваться констатированием существующей ненормальности нашей государственной жизни, говорить о возвращении самодержавию его исконного земского характера, о необходимости тесного единения самодержавной власти с народом и не наметить в то же время путей и почвы для создания этой связи, не могли убедить Ф. Д. и он отказался в дальнейшем {36} участвовать на совещаниях. В письме от 21 ноября 1900 г. на имя Шипова Ф. Д. Самарин так мотивировал свое решение:
"Ненормальность отношений правительства к обществу занимает, конечно, видное место, но сводить всё к одной этой причине едва ли правильно. Недоверие власти до известной степени оправдывается самым характером нашего общества, которое не обладает необходимою нравственною силою, устойчивостью и ясностью убеждений и способностью к дружной работе. В обществе преобладают течения отрицательного свойства: отрицательное отношение к вере отцов, к истории своего народа, к его пониманиям и быту. Большинство вожаков нашего общественного мнения смотрит на самодержавие, как на государственную форму, отжившую свой век, и считает необходимым вести борьбу с этим злом... Вследствие этого нельзя утверждать, что правительство только по недоразумению не доверяет обществу". Соглашаясь, что правительство поступает неправильно, постоянно стесняя общество, Ф. Д. признавал необходимым, чтобы правительство изменило свою систему, "не потому что оно может или должно доверять обществу, а потому что нынешняя политика совершенно не достигает цели.