"Аберации современного консерватизма" С. Н. объяснял себе недостатком искренности, просвещения и сознания государственных задач России, откуда растерянность одних и тупой фанатизм других, бестолковица нашей жизни, которая нарастает, становится мучительной и тревожной, отнимая всякое чувство уверенности в завтрашнем дне.
II
А завтрашний день сулил небывалую вспышку студенческих волнений по всей Империи.
9 февраля 1901 г. московские студенты вынесли резолюцию о необходимости вступить на путь общественно-политической борьбы и открыто признать всю несостоятельность борьбы за академическую свободу в несвободном государстве... С легкой руки Витте "несовместимость" самодержавия с какими-либо культурными начинаниями и общественным развитием России все более проникало в сознание интеллигентных масс, и агитация в университете использовала ее, как новый лозунг для борьбы с правительством. Московская администрация решила на этот раз прибегнуть к самым крутым мерам. "Я помню, - писал впоследствии кн. Е. Н. Трубецкой, - ужасное состояние моего покойного брата, когда в дни "сердечного {42} попечения" московские студенты поплатились за сходку ссылкою в Сибирь. Узнав об этом решении, пока оно еще было только намерением московских властей, он отправился в Петербург хлопотать за своих учеников. Оказалось, что о "решении" не был осведомлен сам покойный П. С. Ванновский: он впервые узнал о нем из уст С. Н. и был бессилен остановить его исполнение: он даже не мог добиться необходимой для этого аудиенции. Кажется, трудно вообразить себе более яркую иллюстрацию режима. Министр народного просвещения не знал, что усиленная охрана поджигает его дом со всех четырех концов: он сам с университетом оказался его жертвой". (См. прилож. 15).
Таким образом, сам П. С. Ванновский оказался бессилен остановить исполнение приговора над участниками сходки 9 февраля, и это только способствовало усилению агитации и брожению среди студенчества. С осени 1901 г. беспорядки возобновились во всех высших учебных заведениях и по самому ничтожному поводу, вследствие статьи кн. Мещерского в "Гражданине" о взаимоотношениях между мужской и женской учащейся молодежью. Статья эта была принята, как оскорбление всей учащейся молодежью, и студенты и курсистки требовали удовлетворения от кн. Мещерского. (См. прилож. 16).
Ввиду того, что директор Московских Женских курсов, проф. В. И. Герье не выступил в печати против Мещерского, студенты готовились устроить против Герье враждебную демонстрацию.
С. Н. удалось воздействовать на студентов для предотвращения скандала, который они собирались устроить Герье.
5 октября после лекции С. Н. пригласил студентов, желающих поговорить с ним по делу профессора {43} Герье в малую словесную аудиторию и обратился к ним с речью, которая воспроизведена была по стенограмме с незначительными пропусками одним из ближайших учеников С. Н., А. И. Анисимовым, который напечатал свои воспоминания ("Князь Сергей Николаевич Трубецкой и Московское студенчество".) в номере первом журнала "Вопросы Философии и Психологии" за 1906 г.
Мы приведем здесь эту речь целиком, так как она необычайно ярко рисует характер отношений С. Н. к студентам и очень верно передает тон его разговорной речи...
"К сожалению, я слышал, - сказал он, - что среди студентов всех курсов и факультетов господствует довольно интенсивное возбуждение. Всякие студенческие беспорядки крайне меня тревожат, всегда горячо принимаешь их к серцу: волнуешься за судьбу университета, за то, что многие пострадают в результате фактически. Но здесь я не знаю... Больно за наше студенчество, потому что в самом деле, как предположить такой недостойный студентов поступок! Человек, который с университетской скамьи идет одной прямой дорогой, поддерживая честь университета, отстаивая его автономию, отстаивая корпоративные права студентов и заступаясь за старый "Союзный совет", человек, которого чуть не выставляли за это заступничество, который никогда не менял своих убеждений, и вдруг!.. за что же его так незаслуженно оскорблять? - Неужели за то, что он не стал полемизировать с одним из самых гнусных органов... Нельзя забыть заслуг Владимира Ивановича и перед женским образованием, которые во всяком случае громадны. - Вы не можете представить себе, какая агитация ведется против курсов, и какие пустые иногда поводы выставляет правительство к их закрытию. В этом отношении на В. И. Герье падала тяжелая {44} обязанность отстаивать их, и многие действия Владимира Ивановича вызываются вечным страхом за их существование. - Мне кажется, что наша прямая обязанность помешать готовящейся демонстрации. - Я уверен, что, будь это в руках студентов филологического факультета, большинство было бы за него. Когда-то и я был студентом, и у меня были очень крупные столкновения с ним, из-за чего я даже ушел с исторического отделения (Помнится, что столкновение с Герье у Сергея Николаевича вышло по поводу его занятий философией. Владимир Иванович в резкой форме заметил ему, что ему лучше заниматься историческими науками, и что философия пристала к нему, "как к корове седло"... Сергей Николаевич с трудом сдержался от резкого ответа, но тут же решил перейти на классическое отделение, чтобы не встречаться с Герье.). Но потом я оценил его. Не знаю, что я готов был бы сделать, чтобы помешать скандалу, для Московского университета, и я уверен, что большинство филологов, не только те, которые здесь, но и все бывшие питомцы нашего факультета, нас за него осудят. Дело в том, что студенты других факультетов часто совершенно не имеют понятия ни о Владимире Ивановиче Герье, ни о его деятельности. Мне кажется, надо действовать в том направлении, чтобы знакомить студенчество с истинным положением дела. Скажу прямо, у человека этого не было ни разу случая, чтобы он изменил своему университетскому делу! - Ведь не у всех профессоров такая достойная репутация. Но он не только не изменял, он никогда не был индифферентен, он всегда шел во главе, и вдруг студенты собираются осрамить на старости лет этого человека. Об этом даже тяжело подумать. Против кого же хотят протестовать? Против Мещерского или против Герье?
Нельзя смешивать такие противоположные личности: Герье и Мещерский. Есть лица, с которыми нельзя полемизировать. Я себя спрашивал: будь я на месте {45} Герье, как бы я поступил? Может быть, если бы у меня были слушательницы, которые просили бы меня об этом, я бы и уступил, но сам по себе я этого бы не сделал. Ведь, в самом деле, вы, вероятно, не читаете "Гражданина"? Полемизировать же с ним все одно, что полемизировать с "Московскими Ведомостями" по университетскому вопросу. И не нападаете же вы на каждого из нас за то, что мы с ними не полемизируем, потому что там каждый день чорт знает что пишут. Я не осудил бы В. И. Герье, если бы он, уступая требованиям, написал в опровержение Мещерского, но это доказывало бы нехорошее: человек должен делать то, в чем убежден, а ведь это - насилие. Мне кажется, что студенчество может избрать другой способ: заявить протест Мещерскому. И это было бы естественно. Если есть внушительная организация, которая действует в этом направлении, то с ней, мне кажется, должно бороться и обратиться теперь же к отдельным профессорам: пусть говорят со своими слушателями, пусть обсудят вместе этот вопрос"...
По словам Анисимова, под впечатлением этой речи С. Н. тотчас же сорганизовалась группа студентов, задавшихся целью предотвратить беспорядки, "привив студенчеству свой взгляд на дело Герье". Это удалось им не без трудной борьбы, так как агитаторам, в сущности, совершенно безразличны были все достоинства Герье. Кн. Мещерский являлся для них представителем реакционной клики, а Герье тем профессором, который не желает выразить ему свое негодование. Но благодаря дружному содействию наиболее популярных профессоров, непосредственно от себя обращавшихся к студенчеству, удалось направить недовольство в другое русло, организовать курсовые собрания для выработки формы протеста по адресу Мещерского. Была учреждена специально {46} разрешенная комиссия профессоров под председательством П. Г. Виноградова, которая совместно с выборными представителями от студенчества выработала форму протеста: но министерство оставило это дело без удовлетворения... Это поставило в очень тяжелое положение профессоров, участвовавших в комиссиях и, в особенности, П. Г. Виноградова, который, чувствуя, что почва уходит из-под его ног, и что моральный авторитет профессоров не может не пострадать от той комедии, которую им пришлось разыграть, поддерживая надежду на нормальное разрешение волновавшего студентов вопроса - решил покинуть Московский университет и уехать заграницу.