Желание опорочить гордого и бесстрашного воина возникло у некоторых лиц сразу после его гибели под Конотопом в 1659 году. Вероятно неукротимый нрав и богатырская сила Пожарского раздражали многих. Он привык действовать напористо и решительно. В бою Семен Романович бывал азартен и беззрасудно смел, порой забывая об осторожности. Своим честолюбием и высокомерием он восстановил против себя многих вельмож. Однако при жизни князя мало кто рискнул бы ему перечить. Известны только две попытки местничества с ним, причем одним из участников местнического спора был представитель младшей ветви Пожарских — князь Иван Дмитриевич Пожарский, сын героя 1612 года, князя Дмитрия Михайловича.
Дипломатическими талантами Семен Романович не отличался: он не проявлял изворотливости, не заключал сделок, не шел на компромисс, не унижался перед родовитыми боярами. После его смерти появилось не мало клеветников, из тех, кто хотел опорочить нового русского святого и лишить его доброго имени. Однако далее всех пошел упомянутый австрийский посол А. Мейерберг, сильно раздраженный неудачей своей дипломатической миссии в Москву. Уличая русских в грехах и пороках, он, без всяких на то оснований, обвинил Пожарского в убийстве жены (!).
«В 1659 году пал, в передовом полку, в сражении с польским, казацким и татарским войском князь Семен Романович Пожарский. Потомок Ивана, второго сына Всеволода, князя Московского, человек, отягченный безчестными делами и преступлениями и недавно снискавший себе дурную известность убийством жены; и Алексей Михайлович торжественно причислил даже его к мученикам, и в честь его ныне бывает особенное богослужение в церкви»[242].
На самом деле вдова князя Семена Романовича — Евдокия Васильевна Пожарская (в девичестве Третьякова) на сорок лет пережила мужа и скончалась в Московском Ивановском женском монастыре около 1700 года, когда ее земли отошли названному монастырю[243]. Этот факт, также как отсутствие малейшей информации о «противоправном поведении» Пожарского в документальных источниках, приводят к выводу о том, что Мейерберг писал со слов недоброхотов князя. Слова эти являются не более, чем клеветой и не находят подтверждение в источниках.
Комментируя реплику А. Мейерберга о Пожарском, современный российский историк А.А. Булычев пишет: «Думается, что негодование Мейерберга, старательно передавшего в своих мемуарах самые грязные сплетни о Пожарском, вызывал не столько моральный облик новопрославленного князя, сколько сам факт существования у православных «схизматиков» подлинных святых. Именно последняя причина побудила его после филиппики по адресу С. Р. Пожарского еще с большим сарказмом обрушиться на преподобного Сергия Радонежского и сотворенные им чудеса»[244].
В истории есть немало примеров того, когда рядом с яркими и достойными людьми появляются завистники и клеветники, которые впоследствии пытаются опорочить известного и заслуженного человека. Зная благочестие царя Алексея Михайловича, превыше всего ценившего религиозно-нравственные принципы, трудно поверить в то, что человек «отягченный безчестными делами и преступлениями» долгое время — с 1647 по 1658 гг., мог находиться среди его ближайших друзей и сподвижников. Как было отмечено, Пожарский неоднократно упоминается в «Дворцовых разрядах» в числе двух-трех наиболее близких людей, приглашенных к царскому столу, сопровождает государя в поездках на богомолье, выполняет его самые сложные и ответственные поручения с присущей ему энергией и усердием. Прибегая к аналогиям, возможно не совсем уместным, заметим, что князя Семена Пожарского можно было бы назвать «русским д'Артаньяном». Это сравнение вполне логично. Оба лица жили примерно в одно и то же время, отличались неукротимой отвагой и энергией, верно и храбро служили своим государям и своей стране, прекрасно владели оружием, превыше всех материальных благ и привилегий ценили свою честь, честь и достоинство своего рода. Несомненно и то, что чувство личной чести у Пожарского, чести «в высокой степени индивидуализированной», было свойственно лишь немногим представителям московской элиты того времени. В этом смысле он человек двух эпох — наследник старых родовых московских традиций и представитель нового поколения энергичных и деятельных людей Нового времени, когда «родовая честь уступила сознанию аристократической корпоративной чести»[245].
242
243
В 7175 (1667) году сентября 5, упомянута в документах вдова князя Семена Романовича Пожарского — Авдотья Васильевна: «описные книги писал Володимерского уезду вотчины окольничего князь Семена Романовича Пожарского жены его вдовы княгини Авдотьи Васильевны села Якимова церковный дьячок Васька Васильев 7175 года 5 сентября». Ее земли отошли в 1700 году Московскому Ивановскому женскому монастырю.
245