В таком личностно-эмоциональном подходе тонет научная составляющая исследований — и это явно видно на примере рецензируемой работы И.Б. Бабулина.
Любая историческая работа начинается с обзора историографии и источников. В небольшой книге, представляющей собой, по сути, брошюру, сделать развернутый анализ работ предшественников, разумеется, невозможно. Однако хотя бы дать представление об основных школах и истории развития исторической науки рассматриваемого периода — необходимо. Тогда вряд ли бы возникло впечатление, что украинские исследователи записаны в огульные «враги». И. Б. Бабулин заявляет, что русскую армию украинские историки называют «оккупационной» — но такая лексика присутствует в политизированной публицистике, но вовсе не в академической украинской науке.
Бабулин пишет: «В 90-е годы прошлого века, на волне националистической истерии в украинской исторической науке, многие видные исследователи (В.А. Смолий, В.С. Степанков, Ю.А. Мыцык, О.М. Апанович и др.) ранее прилежно освещавшие события с марксистко-ленинских позиций, вдруг неожиданно изменили свои взгляды и стали украинскими самостийниками и "патриотами"». Честно говоря, мне не ясно, почему у И.Б. Бабулина слово патриоты взято в кавычки. Или он не считает возможным существование украинского патриотизма? Вообще, человеку не самого юного возраста, не подобало бы упрекать коллег в следовании «марксистско-ленинским позициям». Как известно, не было ни единого историка от студента до академика, который не был бы вынужден им следовать в советские времена. Но в отношении светлой памяти Олены Апанович такое обвинение звучит особенно некорректно, и я не могу не вступиться за ее честь.
Следует напомнить, что еще в 1972 г. О.М. Апанович, известная исследовательница казацкой эпохи, была уволена из института истории АН УССР с формулировкой «за пропаганду буржуазно-националистических идей и дружеские отношения с репрессированными диссидентами», вместе с такими выдающимися историками, как О.С. Компан и Я.И. Дзира. Карьера ее была навсегда сломана, она писала только «в стол». Восстановлена она была в институте только в 1994 г., незадолго до смерти, и упрекать ее в «прилежном следовании марксистско-ленинским позициям» — как минимум нелепо.
Вообще, если обращаться к историографии, то представление о Конотопской битве, как серьезном поражении русского оружия, создали вовсе не украинские историки, но выдающийся русский исследователь С.М. Соловьев. Он писал: «В печальном платье вышел Алексей Михайлович к народу, и ужас напал на Москву… в августе по государеву указу люди из всех чинов спешили на земляные работы для укрепления Москвы. Сам царь с боярами часто присутствовал при работах; окрестные жители с семействами, пожитками наполняли Москву, и шел слух, что государь уезжает за Волгу, за Ярославль»[247]. Бабурин, правда, вскользь упоминает, что «Соловьев не понял», что траур был вызван не числом погибших, а скорбью по гибели молодых дворян, и упрекает выдающегося историка в отсутствии «должного исследования документальных источников». Позволю себе однако согласиться с Соловьевым — траур (не важно, из-за количества или «качества» погибших), паника в Москве и личное участие царя в строительстве укреплений в столице — явления крайне редкие для царствования Алексея Михайловича и свидетельствующие, что современники видели в поражении под Конотопом печальное, серьезное и опасное событие.
Думается, что слишком категоричным звучит и следующее заявление: «Анализ работ Костомарова приводит к выводу о том, что он часто грешил простым переписыванием (компиляцией) малодостоверных источников без должного критического анализа». Историческая наука конечно не стоит на месте, и историки XIX в. иначе относились к источникам, чем это принято в XXI в. По сравнению с В.Н. Татищевым Костомаров был уже образцом источниковеда. Бабулин не учитывает и тот факт, что Костомарову были доступны многие источники, которые к настоящему моменту утрачены — например, казацкое собрание Публичной библиотеки, частные собрания Киева, многие фонды московских архивов и др. Наконец, Бабулин почему-то пользовался современным научно--популярным изданием произведения Н.И. Костомарова, в котором отсутствуют ссылки на источники, имеющиеся в прижизненных изданиях трудов ученого[248].
Вообще, заметно слабое знание Бабулиным историографии вопроса, особенно иноязычной. Он ссылается на статьи П. Кролля и А. Бульвинского, а их монографии[249] посвященные данному вопросу и раскрывающие его значительно шире, обходит молчанием.
247
248
249