Автор демонстрирует также весьма странный и выборочный подход к источникам. Он считает наиболее достоверными сведения о потерях русской армии, сохранившиеся в материалах Разрядного приказа в фондах РГАДА, где, по его мнению, «зафиксированы действительно реальные потери каждого воинского соединения». Однако эти данные должны быть подкреплены другими, нередки случаи, когда воеводы искажали информацию в своих отчетах. Они часто преувеличивали собственные успехи или наоборот — сглаживали неудачи. Яркий тому пример — отписки В.Б. Шереметева из-под Чуднова, буквально накануне капитуляции. Из них можно предположить, что воеводе удавалось добиться значительных успехов в стычках с татарами и поляками. К тому же в РГАДА документы, к сожалению, сохранились отрывочно, часто не хватает отдельных листов или они рассыпаны по разным фондам. Только привлечение всего комплекса источников и их критический анализ может позволить восстановить более-менее объективную картину событий.
При этом Бабулин очень пренебрежительно относится к польским источникам и малороссийским летописям. На протяжении всего текста Бабулин заочно спорит с С. Величко, автором известной казацкой летописи. При этом он дает такую характеристику данного источника: «Речь идет о Летописи Самойло Величко, который сам не мог быть очевидцем данного происшествия, поскольку в то время еще не родился. Добавим также то, что его летопись была написана не ранее начала XVIII века». Однако первый том летописи С. Величко, в котором содержится описание битвы под Конотопом, является переводом на украинский язык знаменитого польского произведения С. Твардовского «Wojna domowa». Об этом прямо говорит сам С. Величко, а пользовался он этим источником (с дополнениями различных документов и казацких летописей) именно потому, что не жил во времена Б. Хмельницкого и «Руины»[250]. Поэтому критика Бабуриным Летописи Величко как исторического источника некорректна («Красивая сказки Величко о казаках, взятых Пожарским в ходе погони… скорее всего, сочинены самим летописцем. Напомним, Величко не был свидетелем данного события и писал свою историю, добавляя вымышленные эпизоды, вымышленных лиц и вымышленные речи спустя шестьдесят лет после сражения»).
Строго относясь к украинским и польским нарративным источникам, Бабулин почему-то доверяет литературному сочинению Эвлии Челеби, которое представляет собой описание путешествий, полное фантазий и художественных вымыслов автора.
Изучая исключительно военный аспект событий и не затрагивая социально-политические процессы, Бабулин, тем не менее, предлагает собственную концепцию происходивших событий. Он пишет: «События на Украине 1658–1659 гг., связанные с изменой гетмана Войска Запорожского И. Выговского, следует расценивать как казацкий мятеж подданных русского царя — гетмана и части старшины Войска Запорожского». В качестве аргумента Бабулин ссылается на летопись С. Величко, о которой он ранее столь пренебрежительно отзывается. Давайте разберемся в самом понятии «казацкий мятеж».
Кто были сторонники И. Выговского? Старшина, казаки большинства полков (за исключением полтавского и миргородского), мещане, шляхта, духовенство. Значит, мятеж уже не только «казацкий». Какими были требования «мятежников»? Они просили увеличения жалования или «вольностей» казакам? Нет, они пытались создать «Княжество Руськое» в качестве равноправной части «триединой» Речи Посполитой, с собственным сеймом, монетой и т. д. Они добивались от поляков права создавать академии и школ, уничтожения церковной унии (Гадячский договор). На переговорах с русскими они пытались добиться отмены воеводского правления, самостоятельной церкви, права на внешнеполитические контакты и на Белоруссию (Жердовские статьи 1659 г.)[251]. Так как же можно говорить о казацком мятеже? Вообще, достаточно прочитать обращение к европейским народам Ивана Выговского[252], чтобы понять, что термин Бабулина «казацкий мятеж» не имеет ничего общего с реалиями данных событий ХVІІ в.
Пренебрежительное отношение к польским нарративным источникам и трудам своих предшественников приводит в работе Бабулина к ошибкам и неточностям. Например, говоря об одном из эпизодов битвы, он отвергает возможность существования Стефана Гуляницкого, и заявляет об его участии в битве: «Фантастический рассказ В. Коховского, повторенный Н.И. Костомаровым». Между тем у В. Коховского, современника и официального историка польского короля Яна Казимира, располагавшего уникальными документами и свидетельствами очевидцев, речь идет о «полковнике Гуляницком»[253] (но не Стефане!), а в Войске Запорожском действительно имелся Иван Гуляницкий — в разное время полковник нежинский, корсунский и стародубский[254].
250
251
252
Архив Юго-Западной России, изданный Временной комиссиею для разбора древних актов. Ч. III. T. VІ. Киев, 1877. № CXXVII. С. 361–369.
254