Так, многие товарищи по Петербургскому университету, с которыми Д. И. Шаховской познакомился и вскоре подружился, вначале избрали математический факультет в качестве базы для получения образования, но, проучившись совсем немного, кардинально меняли направление, посвящая себя гуманитарным наукам. Например, А. А. Корнилов поступил в Петербургский университет на математический факультет, но со второго курса перешел на юридический. Н. В. Харламов также поступил на математический факультет Варшавского университета, а затем перевелся на юридический в Петербургский. С. Е. Крыжановский поступил в Московский университет на математический, затем перевелся на юридический факультет, а потом продолжил образование в Петербургском университете также на юридическом. Л. А. Обольянинов из Варшавского университета перевелся на естественное отделение математического факультета в Петербургский. Сделанный выбор уже был осознанным и взвешенным решением. «Каждый из нас думал теперь уже не о внешних личных отличиях, а о том, чтобы избрать себе такую жизненную дорогу, на которой он мог бы принести больше польз обществу и во всяком случае прожить не пустую жизнь», — вспоминал А. А. Корнилов{95}.
Итак, жизненные дороги гимназистов, прежних товарищей и друзей сошлись в Петербургском университете. По удивительному стечению обстоятельств в Петербургском университете именно в этот период собралось несказанное число блестящих ученых и талантливых преподавателей. Что ни имя, то страница из истории науки: профессора Д. И. Менделеев, П. Ф. Лесгафт, И. М. Сеченов, А. М. Бутлеров. Студенты-первокурсники историко-филологического факультета любили отличавшиеся остроумием лекции И. И. Срезневского, читавшего введение в филологию; курсы К. Н. Бестужева-Рюмина по русской истории и Ор. Ф. Миллера по народной словесности, занятия юристов В. И. Сергеевича, А. Д. Градовского, Н. М. Коркунова, которые «дали много для ознакомления с постановкою гуманитарных наук».
Особо выделялась среди этих фигур личность профессора Ореста Федоровича Миллера. По словам историка И. М. Гревса, его лекции, насыщенные религиозною верою, моральным подъемом, воспринимались «как постоянный глас призывающего к добру колокола». Подобные вещи слышались студентами в основном только из уст этого профессора. К примеру, Владимир Соловьев появлялся в университете «метеором», а после своей знаменитой майской лекции в 1881 году в зале Кредитного общества против смертной казни исчез совсем из академической сферы{96}.
Вместе с тем его влияние безусловно не осталось незамеченным. Д. И. Шаховской, например, отмечал, что «испытывал на себе наиболее сильное влияние» Владимира Сергеевича Соловьева, «который, впрочем, прочитал в университете всего три лекции», и Игнатия Викентьевича Ягича. Лекции последнего он издавал несколько лет подряд и много у него занимался славянскими языками и сербской литературой{97}.
В отношении к себе молодой князь старался быть предельно объективным и строгим. В одном из писем к учителю он делится: «Вообще, когда какую-нибудь работу непременно нужно делать, она сейчас же приобретает для меня что-то крайне отвратительное, трудно за нее браться, все делаешь с удовольствием, а тут ни с места. Да, барство как-то ужасно далеко засело, и не выживешь его никак, как-то нежданно-негаданно вынырнет нелепый каприз в виде ужасной лени, и странной такой: и стремление к деятельности есть, а рядом отвращение от работы, и прекрасные стремления (весьма выполнимые) и отвращение к мелочной поневоле работе по приведению их в исполнение. Я, впрочем, совсем не так это все выразил, как чувствую. Веду я к тому, что нет барства и аристократизма в моих убеждениях, нет его почти и в чувствах — но оно как-то всего меня все-таки проникло, пронизан я им, весь строй душевный, вся организация сил моих — барские… это уж удел мой, удел, от которого можно избавиться лишь согласной и упорной борьбой нескольких поколений, но, конечно, этот недостаток следует исследовать, ставить на вид и всеми силами искоренять в себе и других, чтобы и моя жизнь не пропала бесследно в борьбе этих поколений. Между прочим, замечу, что главное поприще борьбы этой — гимназия. В университете слагаются убеждения, навык (…но многое обусловлено уже более ранним воспитанием) к труду, получаются знания более ли менее технические, упрочаются стремления частные и высокие и т. д. и все это обстоит у меня, вообще говоря, в порядке… полагаю, что в университете необходимо готовиться к какому-либо ремеслу, думать о карьере и этой карьерой (могущей и измениться) я избираю учительство. В связи с этим я ставлю и план своих дальнейших занятий в университете, не забывая, конечно, и общего развития. Подымается опять вопрос о выборе отделения… Я склоняюсь к философскому… Особенно действует на меня Соловьев, о котором я в сущности знаю мало»{98}.
Проанализировав выработанный им план самостоятельных работ в университете, который он подробно излагает в письмах к М. С. Громеке от 7 и 23 сентября 1881 года, можно обнаружить явное предпочтение молодого юноши тем или иным наукам. При этом чисто научная деятельность его не манила. Он собирался стать учителем гимназии в русской провинции, «ища рядовой работы и сближения с русской повседневностью»{99}.
Итак, свой план занятий Дмитрий разделил на следующие пункты:
Общечеловеческие предметы. Прежде всего он предполагал заняться психологией. Этот предмет привлекал своей новизной очень многих студентов. Поэтому выбор этой дисциплины в качестве первостепенной вовсе не случаен, хотя читалась она далеко не прекрасно. Философ М. И. Владиславлев, как вспоминал другой студент И. М. Гревс, привлекал студентов своим предметом — психологией, но «отвращал грузною тяжестью изложения и схоластическою мертвенностью постановки курса»{100}.
Кроме того, Д. И. Шаховской планировал заняться логикой и положительной философией — утилитаризмом, которая интересовала его не как область научного исследования, а «для жизни». Источниками в изучении должны были стать психологический курс Владиславлева, курс по истории психологии Троицкого, курс логики Владиславлева, Ушинский, «Логика» Милля. Постижение внушительного труда Милля отчасти уже было завершено к осени 1881 года прочтением полностью первого тома и 200 с лишним страниц второго. По признанию Д. И. Шаховского, «надо заставлять себя читать его… главное значение Милля для меня добросовестное упражнение». Своим результатом, очевидно, Дмитрий был весьма доволен: «Прочел хорошо, весьма добросовестно… впечатление она на меня произвела весьма и весьма сильное».
Вторым пунктом в своей программе занятий Д. И. Шаховской поставил всеобщую историю. Предстояло изучить историю «Средних веков», причем главное внимание предполагалось уделить истории Франции и прочтению Бокля. Кроме того, Дмитрий собирался самостоятельно разобрать результаты античной культуры и период императорский из римской истории, поскольку по неизвестным нам причинам ему не пришлось бы слушать этот курс, хотя он и читался в университете профессором Васильевским три часа в неделю, что было явно недостаточно, по мнению Шаховского.
Курс средневековой литературы Д. И. Шаховской намеревался выписать из Москвы. Наиболее важными вопросами, которые он поставил себе задачей внимательно изучить в связи со средневековой историей и которые были бы важны для понимания русской истории, были Византия и христианство.
Третьим пунктом занятий была русская история и литература. «Сосредоточенно и полно» Д. И. Шаховской планировал заняться древней русской литературой, которую должен был читать О. Ф. Миллер, и древней русской историей, изучить которую он рассчитывал по книге Бестужева-Рюмина. Самостоятельно, хотя и не систематически, Д. И. Шаховской предполагал заняться народной поэзией, особенно в связи с южнорусским вопросом и казачеством. Его интересовали также сюжеты, связанные с «Домостроем» и народной поэзией периода крестьянской войны под предводительством Степана Разина. И хотя эти вопросы специально изучались в следующем году, Д. И. Шаховской планировал познакомиться с ними уже сейчас в качестве пусть даже и хаотических занятий.