Свобода личности — величайшая ценность человека — являлась самым крупным камнем преткновения в его развитии, если она отделена от целого, центробежна, эгоистична. Умаление претензий «пагубного Я» П. Я. Чаадаев считал важнейшей задачей в духовном совершенствовании людей. «Есть одно средство увидеть истину — удалить себя». П. Я. Чаадаев неоднократно подчеркивал, что необходимо отказаться от роковой экзистенциальной привычки все относить к себе, дабы обрести «рассудок без эгоизма». В каждой душе, отмечал он, живет «смутный инстинкт нравственного блага», без которого люди запутались бы в собственной свободе и который по-разному проявляется у них. Симпатия, любовь, сострадание помогают ему понимать заботы окружающих и деятельно участвовать в их разрешении.
Развивая «смутный инстинкт нравственного блага» до «глубокой мысли» о всеединстве, солидарности, сотворчестве на пути к высшим целям, человек, по мнению Чаадаева, способен подняться на такую высоту, с которой он может осознать себя как нравственное существо, изначально связанное многими невидимыми нитями и очевидными традициями с абсолютным разумом, верховной идеей, Богом, а отнюдь не как существо обособленное и личное. Тогда человек вместо обособленного индивидуалистического сознания смог бы усвоить всеобщее, почувствовать себя невыпадающим звеном «великого духовного целого». Слияние личности с миром он считал путем к освобождению ее от ограничений времени, пространства и конечного числа и в таком слиянии видел цель мирового процесса.
Постижение идеи соборности позволяло Д. И. Шаховскому сделать не только гносеологические, но и социальные, философско-исторические выводы. Достижение единого соборного сознания, слияние «всех существующих на свете нравственных сил в одну мысль, одно чувство», по П. Я. Чаадаеву, должно было привести «к постепенному установлению социальной системы или церкви, которая должна водворить царство истины среди людей». Общество, развивающееся и воспитывающееся в свете христианства, подчиняющее свои интересы соборной идее, имеет силу и жизненность. Соборность являлась залогом от гибели или застоя. «Только христианское общество поистине одушевлено духовными интересами, и именно этим обусловлена способность новых народов к совершенствованию, именно здесь вся тайна их культуры», — соглашался Д. И. Шаховской с П. Я. Чаадаевым.
Христианство П. Я. Чаадаев понимал как социальное христианство. Он стремился «свести небо на землю», как заметил один из исследователей его творчества, утвердить идею совершенного строя именно в исторических пределах. Формулируя свои основные взгляды и выводы в личных письмах А. И. Тургеневу, П. Я. Чаадаев писал: «Начало католицизма есть начало деятельное, начало социальное, прежде всего». Христианство для П. Я. Чаадаева, по мнению Д. И. Шаховского, являлось важным историческим этапом в жизни человечества, в котором он ценил «вовсе не догматическую и не мистическую его сторону, а именно то новое содержание исторического развития, которое внесено в жизнь мира с его появлением». Сущность этого нового заключалась «в подчинении всего личного общему, в признании истины как чего-то стоящего вне всякого субъективного ее восприятия отдельным сознанием или ограниченной совокупностью сознаний, в добровольном подчинении своего понимания, своего чувства и своей воли этой истине».
Деятельное начало в христианстве, выделенное П. Я. Чаадаевым, было понятно и близко Д. И. Шаховскому, активному труженику на общественном поприще, всеми силами и усердием откликавшемуся на различные социальные потребности. Идея соборности ярко перекликается с идеей Братства — основополагающей идеей воззрений самого Д. И. Шаховского.
«Соборное сознание» интересовало Д. И. Шаховского также и тем, что «оно сродни — если не диалектическому материализму, то диалектическому методу». Поэтому «достижения марксистской мысли должны были быть привлечены в сферу нашей работы», — писал он. Русская революция, по его мнению, стала осуществлением самой мысли — соборности, а П. Я. Чаадаев, «так ненавидевший всякие революции, воспринял русскую революцию как положительный факт огромного исторического значения и сказал бы, что он должен взять назад многое из того, что он говорил о русском народе».
Судьба русского народа в судьбах мира — еще один коренной вопрос, который был поставлен П. Я. Чаадаевым и проанализирован Д. И. Шаховским. Характеризуя себя как человека, малосведущего в этих вопросах, Дмитрий Иванович полагал, что П. Я. Чаадаев «очень глубоко проникал в суть дела и что он обладал удивительно сильным и далеко хватающим чувством, или инстинктом, настоящего историка». Дмитрий Иванович показывал, что Чаадаев верно воспринимал и правильно выражал то, что русский народ не усвоил себе сущности западной цивилизации, «не вошел в живое общение с народами человечества как личность со своим собственным лицом». «Мы пока дети, — вслед за П. Я. Чаадаевым повторял Д. И. Шаховской. — Скажу только, что Чаадаев ясно указал, что он считает это отсутствие у нас самосознания явлением временным, хотя и затяжным вследствие затянувшегося у нас детства». Русскому народу предстояло только войти в круг христианских народов с сознанием своего места в истории и литературе. И здесь он выражал надежду, что «может быть, то, чему мы являемся свидетелями, есть начало этого дела».
П. Я. Чаадаеву принадлежит идея «исторической молодости России». Вслед за немецкими философами, обосновавшими теорию разных возрастов народов соответственно началу их осязаемого участия в мировом историческом процессе, наш мыслитель воспринимал народы и людей в качестве отдельных нравственных личностей, подлежащих оценке и самооценке. Концепцию «исторической молодости России» П. Я. Чаадаев красноречиво развивал в письмах друзьям, в «Апологии сумасшедшего», в своих философских беседах. «Больше, чем кто-либо из вас, поверьте, я люблю свою страну, — писал Чаадаев в «Апологии сумасшедшего», — желаю ей славы, умею ценить высокие качества моего народа… у меня есть глубокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, какие занимают человечество. Я часто говорил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общества».
Идея «исторической молодости России» была одушевлена идеей национальной миссии России, ее способности занять видное место в дальнейшем общем движении европейской и мировой цивилизации при условии быстрого освоения успехов просвещения Запада, его «опыта веков». При этом П. Я. Чаадаев не говорил о тех специфических доминантах национальной исключительности, особой предназначенности России к спасению человечества, которые определили бы мессианскую координату новой стадии его историософии. Иное дело, что эти чаадаевские идеи, подхваченные славянофилами, были переосмыслены в духе допетровской русской самобытности, на что указал Д. И. Шаховской.
Вместе с тем Д. И. Шаховской называл Чаадаева «и повивальной бабкой, и крестным отцом — при родах и при крещении славянофильской доктрины». В свое время еще П. Н. Милюков весьма тонко подметил, что настоящую основу мирового значения православия подсказал славянофилам П. Я. Чаадаев. Не очарование Россией было ново в Чаадаеве, а разочарование в Европе, так как «обновление католичества провалилось». Успехи европейской цивилизации были дороги Чаадаеву как закономерные плоды христианства, как необходимые залоги дальнейшего совершенствования общества на его основе. Но эти же залоги в построениях мыслителя перестают играть свою созидательную роль, как только «забывают» о своем происхождении, впитывают в себя господствующие индивидуалистические и атеистические тенденции.
П. Я. Чаадаев благословлял Россию как поприще будущего проявления великого закона христианской всеевропейской жизни. Правда, в его формуле слабо было отражено то из трех течений христианства, которому ходом истории, по мнению Д. И. Шаховского, предназначено вывести человечество на путь веры, — православие. Под православием Дмитрий Иванович подразумевал «все православие в совокупности», то есть восточную доктрину, греческое предание, новые философские течения, возникшие на фоне православного религиозного сознания, чувства и опыта, а также религиозные переживания русского народа. Но по сути своей, утверждал Д. И. Шаховской, вся формула П. Я. Чаадаева «насквозь, совершенно возвышенно-православная, потому что Чаадаев был коренной представитель русского духа и нес с собой или, лучше, в себе — именно русскую идею. Достаточно сопоставить его с другими русскими мыслителями и потом всех их вместе противопоставить западным, — чтобы понять, что он зачинатель именно русского философского мышления и всю свою формулу построил, исходя из русской веры и из русского опыта, конечно, не только и не столько положительного, сколько отрицательного».