– Ты все-таки отдай мне деньги, – попросила Нина. – У меня больше ни копейки не осталось.
– Тогда шуба моя. Идет? – Шило кинула Нине ее кошелек. – А насчет пальто не беспокойся – я тебе новое принесу.
– Украдешь?
Шило не ответила и достала из-под тюфяка краюху хлеба и помятую охотничью фляжку.
– Хлеб тебе, а это мне. – Она глотнула из горлышка и по комнате потек тяжелый запах самогона. – Все-таки ты мне очень понравилась. Даже не из-за шубы, а так…
– Что же во мне такого? – спросила Нина.
– А ты на меня похожа. Ну, до того, как меня из окна выкинули.
Нина сидела на топчане, жевала хлеб и уже ничему не удивлялась.
Утром их разбудил громкий мужской голос:
– Это кто еще такая?
Нина испуганно села на расстеленной на полу шинели. Перед ней стоял маленький седой китаец в накинутом на плечи тулупе.
– Здрасьте, Федор Степаныч! – бодро сказала Шило. – Я тебе портниху привела. Глянь, какие она одежки шить умеет!
Тот придирчиво осмотрел бархатную шубу.
– Тебя кто учил шить? – спросил он у Нины.
– У меня родители были портными.
– Слышь, начальник, возьми ее на службу! – предложила Шило.
– Она может прямо тут и пожить – ей все равно идти некуда: ейного мужа вчера арестовали за спекуляцию.
Федор Степаныч задумчиво поскреб подбородок.
– Надо дать ей задание на пробу, – сказал он и повернулся к Нине.
– Если справишься, мы тебя оформим как руководительницу курсов кройки и шитья. Пойдем!
Нина не могла поверить в свою удачу: если ей разрешат остаться в исправдоме, да еще будут платить за работу, она сможет накопить на железнодорожный билет до Владивостока.
Шило дала ей одеяло, чтобы она не замерзла, и, завернувшись в него, Нина пошла вслед за Федором Степанычем.
Днем монастырь выглядел совсем не зловеще: кирпичные стены, рябые от слезшей побелки, голые кусты, лужи – но кругом чистота, а на дорожках – следы от метлы. Черепов нигде не было видно.
Перед древним собором стояли выстроенные в ряд женщины и по команде поднимали руки.
– Тянемся вверх! Делаем выдох! – кричала в рупор надзирательница.
Арестантки дружно выдыхали облачка пара.
– Это я утреннюю гимнастику ввел, чтобы они физически развивались, – пояснил Федор Степаныч. – Все наши бабы – жертвы капитализма: кто воровка, кто проститутка. Я их трудом перевоспитываю – у меня без дела никто не сидит.
Он рассказывал о своем исправдоме, как хозяин об усадьбе времен крепостничества. У Федора Степаныча имелось двести душ заключенных: кто-то крутился по хозяйству, кого-то он брал в услужение, а большинство было пристроено к изготовлению погребальных венков и портянок для Красной Армии.
Федор Степаныч ничуть не скрывал того, что отпускает наиболее искусных воровок на промысел.
– Они только у нэпманов крадут, а им все равно скоро крышка.
Нина уже знала, что нэпманами в СССР называют коммерсантов, которым с 1921 года разрешили заниматься производством и торговлей. НЭП, новая экономическая политика, должна была восстановить хозяйство страны до довоенного уровня, а потом всех нэпманов следовало ликвидировать как класс и приступить к строительству социализма – то есть общества, в котором все средства производства будут принадлежать государству, а частное предпринимательство будет запрещено законом.
Федор Степаныч привел Нину в монастырскую ризницу, находившуюся в пристройке рядом с храмом. В холодной, пропахшей мышами комнате стоял стол, швейная машинка и потемневшие от времени сундуки, на которые были навалены горы церковных облачений.
– Вот твое рабочее место! – сказал Федор Степаныч и сунул Нине фиолетовую мантию. – Из этого надо пару юбок сделать. Думаю, материи хватит.
Нина в недоумении перевела на него взгляд.
– Но ведь это кощунство…
– Попам это барахло больше не понадобится, – махнул рукой Федор Степаныч. – Их давно уже на Соловки отправили, чтобы они побыстрее до Царствия Небесного добрались.
Он начал выкладывать на стол рясы, фелони и стихари.
– Бархат пустим на юбки, парчу – на пояса и воротнички, а из зимних ряс будем кроить польта для трудящегося элемента. Спать можешь прямо тут, на сундуках. Я тебе буду давать пару поленьев на день, чтобы ты тут с холоду не околела.
Глава 4. Клад барона Бремера
Нина отлично справилась с пробным заданием, но Федор Степаныч сказал, что жалования ей не полагается:
– Ты и так за казенный счет у печки греешься и в столовке ешь. Чего тебе еще надо?