Я поначалу не мог понять, чего он от меня хочет. По знатности боярин пусть слегка и ниже, зато по богатству то на много выше. Великий князь его на пиры зовет, к себе приблизить хочет. Зачем ему наш медвежий угол? Пусть сам, но детям и внукам отчего жизнь то портить? Но Ингварь был настойчив. В конце концов ударили по рукам. Я ему, в счет будущей службы, передаю старую усадьбу с землями вокруг. А он сам ее обиходит, сманивает переселенцев и ставит деревни. Так что дружина моя с весны будет уже не в 10 человек, во все 30! И это не мало. У отца, князя Стародубского, дружина была в 200 витязей.
Как только мы приблизились к воротам, те тут же распахнулись и обоз, не мешкая, вкатился во двор. Шум и гам, сутолока… Обычное явление, когда толпа изголодавшихся и уработавшихся мужиков возвращается домой.
— Эй! Люди добрые! — Голос Дружины запугал бы и тура во время гона. — Что сначала, баня или ужин?!
Труженики прислушались к себе и уразумели, что жрать хочется больше.
— Ясно. Куница, все ли готово? — Вопросил боярин.
Из кучки встречающих вышла вперед мордвинка, страшная, как моя судьба, лет 30-ти и умильно глядя на Кнутовича, часто закивала головой.
— Ну так веди смердов в повалушу, корми, все на столы ставь, славно они сегодня поработали.
Баба поклонилась и махнула рукой, приглашая следовать за собой. Гурьба мужиков не заставила себя упрашивать и дружно повалила в тепло.
— Ну а мы в баню? — Полу вопросительно, полу утвердительно обратился ко мне, сыновьям и второму боярину старый.
— Пошли, — согласился Жданович, — а то набегут ватагой, выстудят всё, изгваздают. Пока холопки отмоют и натопят по новой — уснем.
Баня у нас по-новгородски. Всласть напарившись и покувыркавшись в сугробах, мы, умиротворенные и размякшие, добрались до трапезной в тереме и отдали должное стряпне Елены и Переяславы, боярских жен, а также их помощницы — юной Вереи, 14-летней дочери Кнутовича.
— Кто готовил кашу? — Спросил я у холопки Любавы, прислуживавшей за столом.
— А чего не так? — Удивился Василий Дружинович.
— Вкусная.
— Аааа!
— Боярышня Верея готовили. — Подала голос Любава.
— Владимирович, женись на сестре — каждый день тебя так кормит будет. — Хохотнул боярич.
И тут же получил серебряной ложкой по лбу от отца.
— Ты, Василий, если дурак, то в скоморохи подайся, я тебе как отец советую. И сыт, и при деле, и скорбность не так жить мешает.
— А я чего?… — Начал то и снова получил ложкой.
— Поди прочь, в повалушу ступай, с холопами поужинаешь.
Василий хотел что-то возразить, но видя, как наливается дурной кровью лицо отца, выскочил за дверь.
— Олаф, прости дурака. Застоялся, конь породистый да лошадок под стать нету. Вот и бесится.
— Молод, это пройдет, — заметил Федор, — но в чем-то он прав, нужно искать пару князю.
— А кого? — Зло спросил Дружина. — Нам, чтобы подняться, дочь Юрия Всеволодовича нужна. Или кого-нибудь из других великих князей. Да кто же нам такую отдаст?! Можно и на Верейке моей оженить, только тогда век в говне ковыряется будем.
— Тихо, горячие финские парни. — Попытался я успокоить возбужденных бояр.
— А чего это мы финны? — Возмутился Кнутович. — В моем роду из века колдунов не было.
— Это так, присказка новгородская такая.
— А… Не слыхал.
— Ладно, бояре. Спать пойду, устал что-то. Но скажу так. — Я поочерёдно посмотрел в глаза своим ближникам. — Есть у меня план, есть цели. И что самое главное, есть возможность все очень круто поменять. Вы меня держитесь и тогда, когда-нибудь, эти самые великие князья к вам на поклон приходить будут.
Дружина и Федор изумленно переглянулись и снова вытаращились на меня.
— Не пили меду вроде… — Пробормотал Жданович.
— Я все сказал. Верьте, так и будет. Хотя, — тут я усмехнулся, — а что вам еще остается?
И пошел на выход.
«Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля…» — напевал я поутру, наряжаясь к новым свершениям. Ночь прошла не помню, как. После бани, на широкой лавке и пуховой перине, под медвежьей шкурой, обшитой изнутри шерстяной тканью … М-м-м-м. Сказка. Нос, правда, замерз. Торчал наружу. Все же не правильно живут предки. Без кочегарок, канализации и электричества. Справить нужду можно, конечно, и в бадейку, но не то, не то.