– Я не пройду зондирование, – заметил Сэм, – даже если накоплю огромный молитвенный счет. Они отловят меня, как только дело дойдет до грехов.
– Какого типа?
– Грехов, которых я еще не совершил, но которые окажутся записанными в моем разуме, ибо я обдумываю их сейчас.
– Ты собираешься пойти наперекор богам?
– Да.
– Как?
– Еще не знаю. Начну, во всяком случае, с непосредственного общения. Кто у них главный?
– Одного не назовешь. Правит Тримурти – то есть Брахма, Вишну и Шива. Кто же из трех главный на данный момент, сказать не могу. Некоторые говорят
– Брахма…
– А кто они – на самом деле? – спросил Сэм. Ян покачал головой:
– Поди знай. У всех у них другие тела, чем поколение назад. И все пользуются именами богов.
Сэм встал.
– Я еще вернусь или же пришлю за тобой.
– Надеюсь… Глотнем еще?
Сэм покачал головой.
– Пойду, еще раз превращусь в Сиддхартху, разговеюсь после поста на постоялом дворе Хауканы и объявлю о своем намерении посетить Храмы. Если наши друзья стали нынче богами, они должны сообщаться со своими жрецами. Сиддхартха отправляется молиться.
– За меня не надо, – сказал Ян, подливая себе самогона. – Не знаю, смогу ли я пережить гнев божий.
Сэм улыбнулся:
– Они не всемогущи.
– Смиренно надеюсь, что нет, – ответил тот, – но боюсь, что день этого уже не далек.
– Счастливого плавания, Ян.
– Скаал.
По пути в Храм Брахмы князь Сиддхартха ненадолго задержался на улице Кузнецов. Спустя полчаса он вышел из лавки в сопровождении Стрейка и трех своих вассалов. Улыбаясь, будто его посетило видение грядущего, он пересек Махаратху и наконец приблизился к высокому и просторному Храму Создателя.
Не обращая внимания на взгляды толпящихся у молитвомата, он поднялся по длинной, пологой лестнице; при входе в Храм его встретил верховный жрец, которого он заранее известил о своем посещении.
Сиддхартха и его люди вступили в Храм, оставили при входе свое оружие и отвесили подобающие поклоны в направлении центрального святилища, прежде чем обратиться к жрецу.
Стрейк и его спутники отступили на почтительное расстояние, когда князь вложил тяжелый кошель в сложенные руки жреца и тихо промолвил:
– Я хотел бы поговорить с Богом.
Жрец, отвечая, внимательно изучал его лицо.
– Храм открыт для всех, Князь Сиддхартха, и всякий может общаться здесь с Небесами сколько пожелает.
– Это не совсем то, что я имел в виду, – сказал Сиддхартха. – Я подумал о чем-то более личном, чем жертвоприношение и долгие литания.
– Я не вполне осознаю…
– Но ты вполне осознал вес этого кошелька, не так ли? Он наполнен серебром. Второй, который я взял с собой, наполнен золотом – его можно будет получить после. Я хочу воспользоваться местным телефоном.
– Теле?..
– Системой связи. Если бы ты, как и я, был одним из Первых, ты бы понял намек.
– Я не…
– Заверяю тебя, мой звонок не отразится неблагоприятным образом на твоем положении старосты этого Храма. Я разбираюсь в подобных вопросах, а благоразумие мое всегда было притчей во языцех среди Первых. Вызови сам Опорную Базу и наведи справки, если это тебя успокоит. Я подожду здесь, во внешних покоях. Скажи им, что Сэм хотел бы перемолвиться словечком с Тримурти. Они захотят переговорить.
– Я не знаю…
Сэм вытащил второй кошелек и взвесил его на ладони. Жрец, не отрывая от него взгляда, облизнул губы.
– Подожди здесь, – приказал он и, повернувшись кругом, вышел из комнаты.
Или, пятая нота гаммы, сорвавшись со струны арфы, разнеслась по Саду Пурпурного Лотоса.
Брахма бездельничал на берегу искусственно подогреваемого пруда, где он купался вместе со своим гаремом. Прикрыв глаза, он возлежал, опираясь на локти и свесив ноги в воду.
На самом же деле он поглядывал из-под своих длинных ресниц за дюжиной резвящихся в пруду девушек, надеясь, что одна-другая бросят восхищенный взгляд на его темный, с рельефной мускулатурой торс. Черные на коричневом, усы его поблескивали, влага лишила их четких геометрических очертаний; волосы черным крылом были отброшены назад. Он улыбался ослепительной под упавшим солнечным лучом улыбкой.
Но ни одна из них, похоже, не замечала всего этого, улыбка его потускнела и пропала. Все их внимание было поглощено игрой в водное поло, которой они самозабвенно предавались.
Или, сигнальный колокольчик, зазвонил опять, когда легкое дуновение искусственного ветерка донесло до него запах садового жасмина. Он вздохнул. Ему так хотелось, чтобы они боготворили его – его могучее тело, его тщательно вылепленные черты лица. Боготворили его как мужчину, не как бога.
И тем не менее, хотя его особое, усовершенствованное тело и делало возможными подвиги, которые не под силу повторить ни одному смертному мужчине, все равно он чувствовал себя неловко в присутствии такой старой боевой лошадки, как Бог Шива, который, несмотря на свою приверженность нормальным телесным матрицам, казалось, сохранял для женщин гораздо большую привлекательность. Можно было подумать, что пол превозмогает биологию; и как бы он ни старался подавить воспоминания и уничтожить этот фрагмент своего духа, Брахма, который родился женщиной, до сих пор каким-то образом женщиной и оставался. Ненавидя эту свою черту, он раз за разом выбирал для перерождения замечательно мужественные мужские тела, но, поступая так, все равно чувствовал свою недостаточность, словно клеймо его собственного пола была выжжено у него на челе. От этого ему хотелось топнуть ногой и состроить гримасу.
Он встал и направился к своему павильону – мимо низкорослых деревьев, чьи искореженные силуэты были полны какой-то гротесковой красоты, мимо шпалер, сотканных с утренней славой, прудов с голубыми кувшинками, нитей жемчуга, свешивающихся с колец, выделанных из белого золота, мимо светильников в форме девушек, треножников, на которых курились пикантные благовония, мимо восьмирукой статуи синей богини, которая, если ее должным образом попросишь, играет на вине.