— Он накрыл зверя, — сказал Фишер. — Он его пригвоздил.
Железный Медведь не прореагировал.
— Все кончено, — произнес Фишер. — Сингер победил.
— Он прекрасен, — сказал Железный Медведь. — Эта шея… глаз, словно самоцвет.
— Мертв, — продолжал Фишер. — Подожди, пока я проверю. Я скажу тебе, где подниматься. Мы пошлем кого-нибудь тебя подобрать.
— Но где Сингер?
— Полагаю, он знает, как о себе позаботиться. Теперь он в безопасности. Он объявится, когда будет готов. Поверь мне.
— Я пойду за ним.
— Что? Зачем?
— Не знаю. Назови это предчувствием.
— Как ты его найдешь?
— Я начинаю постигать премудрость профессии следопыта. Не думаю, что это будет чересчур сложно.
— Все ведь кончено… и эта коварная местность…
— Пока его тропа шла по безопасным участкам. Кроме того, у меня здесь есть телефон.
— Не свихнись там тоже!
— Не волнуйся.
Он надел очки, перевел их в обычный спектр и пошел по следам Сингера — на север.
— На некоторое время я тебя покину, — сказал Фишер. — Расскажу остальным. К тому же мне надо отдохнуть.
На миг Железному Медведю почудилось, что слышится свисток паровоза, и он подумал о своем отце. Воздух наполнили пухлые снежинки. Он прикрыл нос и рот кожаной перчаткой и пошел дальше.
Мерси Спендер
услышав известие, она открыла бутылку джина, взятую с собой, и налила в стакан, не разбавляя, мурлыкая все это время «Камень веков»; чувствуя, что ответственность снята, выражая благодарность, решая, какую книгу почитать и что связать во время выздоровления; произнесла пару слов за упокой души Уолтера Сендса, которого видела перед собой в стакане, внезапно встряхнула головой.
«Спи спокойно», — сказала она и выпила стакан залпом, а когда пошла налить следующий, стакан каким-то образом разбился, а ей очень захотелось спать, и она решила отправиться на боковую и сохранить значительную часть на завтра.
Сон у нее был тревожный.
Алекс Мансин
услышав известие, перенесся домой, игра закончилась, его команда победила опять; а после прощания с остальными и транспортировки он навестил свою свору и какое-то время играл с собаками, гладкими, скулящими и лижущимися — их привязанность к нему его согревала, — а потом пошел к своей консоли, поставив по правую руку стакан теплого молока, предпринимая действия по поводу множества поступивших посланий; чересчур взвинченный, чтобы спать.
Мысли о недавнем деле врывались в разум и уносились, будто щенки; и улыбка Уолтера Сендса, казалось, мелькнула на миг на экране, когда он читал список биржевых котировок и забавлялся с парой сувенирных костей, которые обнаружил в нижнем ящике туалетного столика в кабинете.
Элизабет Брук
захотела трахаться, была удивлена силой этого ощущения, но осознала, что темп и напряжение предыдущих дней, внезапно спавшие, требуют некоего физического выхода; так что она попрощалась с остальными и перенеслась в Англию, чтобы позвонить своему другу и пригласить того на чай, поговорить о ее недавних переживаниях, послушать какую-нибудь камерную музыку и успокоить призрак Уолтера Сендса, который тревожил ее не на шутку.
Чарльз Диккенс Фишер
в своем номере в «Вигваме Птицы Грома» с чашкой кофе смотрел в окно на снегопад, думая о своем зяте и индейцах в вестернах, которые он видел, и выживании в дикой природе, и огромном мертвом звере, чей образ он заставил появиться перед собой на лужайке (напугавший одну пару на той стороне, которая случайно в тот момент выглянула), воскрешенный в памяти по видеофильму, который он вызвал раньше, глаз сверкал, словно уотерфордский хрусталь, клыки напоминали сталактиты.