– Не огонь горит, не смола кипит. А горит, кипит, ярится ретиво сердце.
Потом Ярилу хоронили. Он лежал в деревянной колоде, а над ним причитали, его громко оплакивали:
– Какой же он был хороший… Не встанет он больше. Помер, Ярило, помер, как же нам расстаться с тобой? Встань хоть на часочек, Ярило.
Мужчины ходили вокруг куклы, трясли Ярилу за плечи:
– Эге, бабы же брешут. Нам зубы заговаривают… Не помер он… только притворился.
– Что за жизнь, коли нет тебя, – голосили бабы.
А мужчины хохотали:
– Он им слаще меду. Как только мы сгинем, так он и воскреснет… вскочит…
После этого все поспешили в лес искать плакун-траву, чудесный папоротник, огненным цветом расцветающий на миг раз в году и именно в этот день. Кто овладел цветком, тот будет могуч и хитер, вхож во все дома невидимкой, того будут бояться князья и сами злые силы окажутся у него на службе. Женщины стараются найти плакун-траву на утренней заре. Найдя ее, они смогут наводить страх на каждого и даже на самих киевских ведьм, сумеют выгнать злых духов, которые вселяются в молодок, овладеть силой волхва и присушить любого парня. Собирают и разрыв-траву, которая дается только тому, кто уже овладел папоротником – плакун-травой. И овладевшие разрыв-травой смогут разорвать любой запор и железный замок, ломать сталь, серебро и золото, стоит только на ту вещь положить разрыв-траву. А положивши кусочек той травы под ноготь и прикоснувшись им, отворишь любую дверь.
Целую ночь Роксолана искала и плакун-траву и разрыв-траву, но нет, не нашла. А ей страшно хотелось прийти в жилище Улеба невидимкой. И напустить на него присуху, уже не через волхвов, а самой. На заре она встала у ручья под болваном бога Ярилы, сердце ее горело и трепетало. Она подняла руки и стала просить у Ярилы сил преодолеть сладкую боль ожидания. Лес ответил ей призывным эхом. И тогда она запела протяжно, в полный голос, в котором была звериная жажда жизни. Пели травы, деревья, стонали от радости реки и озера, пела сама земля:
Она сжала грудь руками, опасаясь, что сердце выпрыгнет или разорвется, и жаловалась богу Яриле в радостном смятении:
Потом она пошла к речке, там подруги завивали венки и пели:
Потом гадали: обрывали лепестки с венков и кидали их в воду, затем опять водили хороводы. И в это время Роксолана, увидя Улеба, набросила на него венок с себя и тут же скрылась, убежденная, что теперь уж он навек ее. Запыхавшись, она подбежала к берегу, где купались подруги, кружились и пели. Их пение сливалось с пеньем птиц. Солнце пробило себе путь через ветвистые кроны ив и заиграло золотыми блестками на тугих телах девушек. И в это время из зарослей кустов показались парни. Истошный блаженный крик пронесся над рекой. Всё смешалось и задвигалось. Роксолана увидела протянутые к ней руки Улеба и его опьяненные желанием широко раскрытые глаза. И тогда она почувствовала, что желанная минута настала. В диком восторге бросилась в сторону и побежала по лугу, убранному цветами. Она не видела подруг, которых парни загоняли в лес, не ощущала под ногами густой травы по колени, ни стыда, одно только непобедимое ярилино желание. Она слышала за собой яростное дыхание Улеба и вот изнемогла и упала в траву. И он упал подле нее, обхватил ее железным кольцом рук. Жестокое желание как судорога сковало ее, она поддалась.
– Ярило приказал мне быть твоей женой вовеки, – прошептала она, забыв стыд за свою наготу, страх, одно только желание теперь владело ею – во всем покоряться ему.
И после этого Улеб ввел свою жену в горенку, отведенную ему набольшим в семье. А в полдень, когда только они, насытившись любовью, поднялись с постели, прибыл из Будутина тиун. Созвали на совет всех членов этой большой семьи. Набольший за столом сидел белый как лунь. Это был дед Улеба. Он управлял большим хозяйством рачительно и искусно, его уважали в сельской общине. Подле него сидели по старшинству два его младших брата и три старших сына. В кути толклись женщины. Престарелая бабушка Улеба, тетки, троюродные сестры, еще незамужние рослые грудастые девушки, которые не могли удержаться от смеха, разглядывая непривычную фигуру тиуна, то и дело фыркали, прикрывая рот передником. Бабушка грозила им издали, а двоюродные тетушки дергали их за подолы. Но это не помогало. Усилие удержаться от смеха только разжигало непобедимое фырканье.