Выбрать главу

— Было нестерпимо больно?

— Я не об этой боли. Монашки дали мне какой-то отвар, и я очнулась только после родов. Мне показали младенца — это мальчик, Свенди, я знала, что будет мальчик.

— Они говорили с тобой?

— Нет. У христиан есть великая клятва. Они клянутся именем Божьей Матери, и это запирает их уста.

— Надолго ли? — усмехнулся Свенельд. — Палачи умеют вырывать признание даже у немых от рождения, а щедрая награда — тем более.

— Они боятся Страшного Суда больше, чем палачей.

— Они говорили тебе об этом Суде?

— Нет. Но я почему-то знаю. — Ольга помолчала. — И еще я знаю, что грешна пред их Богом.

— В чем же? — воевода мягко улыбнулся. — В том, что родила от любимого мужчины второго мальчика?

— После смерти законного супруга.

— Наш бог более милостив, моя королева.

Великая княгиня, казалось, не слышала его. Сейчас она слушала себя, свои чувства, а не свои мысли. Такое случалось с нею и раньше.

— Понятие греха есть только у людей. Звери безгрешны, — задумчиво сказала она.

— Тебя опоили каким-то зельем, — вздохнул Свенельд. — Как только они выкормят ребенка и отдадут его в семью, я повелю выгнать этих монахинь плетьми на мороз, а их обитель сожгу дотла.

— Ты никогда не сделаешь этого, воевода!.. — резко выкрикнула княгиня. — Ступай с глаз моих!..

И великий воевода тут же послушно вышел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Княгиня Ольга добилась своего, и в воспитатели Святослава был определен Асмус, хотя Живан по-прежнему оставался его верным дядькой. Поступила она так не потому, что во что бы то ни стало решила перечить своему соправителю, а потому, что побывала в Царьграде, столице Византии. Там она была принята с подобающей честью, и пышность императорского двора произвела на нее огромное впечатление. Там же великая княгиня Ольга негласно приняла христианство византийского толка. Сам патриарх был ее наставником и крестителем, а восприемником от купели — император Константин Багрянородный. Получив богатейшие дары от императора, великая княгиня возвратилась в Киев, где устроила пышный прием, на который лично пригласила друзей детства Свенельда и слепого думного боярина Берсеня. После отменного пира она уединилась с ними в своих покоях, где с восторгом начала рассказывать о приеме ее императором Константином.

— Моим восприемником был сам император Константин Багрянородный.

— И ты, мудрая королева наша, до сей поры так и не поняла, почему именно тебе оказан такой небывалый почет? — усмехнулся Берсень.

— Я приняла там святое крещение… — начала было великая княгиня, но Свенельд резко перебил ее:

— Крещение связано с исповедью, королева русов. Какой грех ты просила отпустить тебе прежде, чем принять христианство?

Ольга молчала, потупив глаза.

— От этого зависит будущее правление великого князя Святослава.

— Я… Я покаялась, что знала о покушении на жизнь моего супруга…

— Ты хотя бы представляешь, что будет, если об этом узнает Святослав?

— Но тайна исповеди…

— Тайна исповеди — засапожный нож Византии. И они когда-нибудь воспользуются им.

— Ты не веришь императору Константину?

— Верю. Но император не вечен. А как поступит его преемник, можно только гадать.

— Но…

— За честь, оказанную тебе, мы заплатим кровью своих воинов. Послы, которые прибудут в Киев, потребуют участия наших дружин в войне Византии на ее сирийских окраинах.

— Почему ты так думаешь, Свенди?

— Потому что знаю. У меня есть свои люди в императорском окружении. Они дорого стоят, но отрабатывают мои дары.

Великая княгиня нахмурилась.

— А в окружении святейшего патриарха тоже есть твои люди, Свенди?

— Тебя принимал патриарх?

— Естественно. Святой патриарх утверждает таинство крещения.

— И какой же из грехов ты просила отпустить тебе у самого патриарха?

Ольга смутилась. Только на мгновение.

— Его святейшество патриарх сказал, что у принявшего христианство правителя его соправитель не может быть язычником. Ты остаешься командующим всеми боевыми силами Киевского княжества и постоянным членом Боярской думы, Свенди, но… — она запнулась, — но не можешь претендовать на управление Киевской землей.

— Никогда не доверяй ромеям, моя королева, — усмехнулся Свенельд, хотя и чувствовал себя уязвленным. — Будь они в порфире или в простой рясе.

Ольге был неприятен этот разговор. И поэтому она тут же постаралась его замять.

— А что мне скажет первый боярин по поводу этого требования Его Святейшества?

— Свенди прав, великая княгиня, — вздохнул Берсень. — Византийцы ничего не делают от широты души, для них хорошо только то, что выгодно империи. Я тоже получил весточку от верного человека из Царьграда. Византии нужны наши воины, королева русов, они увязли в войне с арабами.

Ольга задумалась. Она верила в искренность друзей детства, верила в их преданность Киевскому княжеству и себе лично и понимала, что как в их сомнениях, так и в их прямоте звучит, прежде всего, верность ей. Ей лично, потому что все шло оттуда, из их общего детства.

— Вы правы, друзья моего детства. Я не единожды слышала прозрачные намеки на то, что Византия готова принять в свой состав русскую рать на особых и очень щедрых условиях.

— И что же ты ответила, королева русов? — спросил Берсень.

— Я сказала, что вопросы войны и мира у нас решает только Боярская дума.

— Разумный ответ, — улыбнулся Свенельд. — Как приедут, так и уедут.

— Оставив посольские дары для наших дружин, — усмехнулся Берсень.

Как ни была великая княгиня очарована приемом, оказанным ей в Византии, как ни обворожило ее сверкающее богатство столицы тогдашнего цивилизованного мира, у нее хватило здравого смысла решительно отказать послам ромеев в их просьбе помочь империи войсками. Но, отказав послам, она увидела в Асмусе знатного человека из того, прекрасного мира. Человека, преданного ей, почему и повелела назначить его воспитателем собственного сына вопреки совету друзей детства.

Свенельд был возмущен ее решением. Но скрыл это до поры, поскольку у него был свой верный человек в окружении малолетнего Святослава. Руслан. И воевода был твердо убежден, что ему вовремя станут известны все разговоры нового воспитателя с воспитанником.

Кроме Руслана в окружении княжича Святослава был и старый воин Живан. Когда-то в бою он прикрыл князя Игоря собственным щитом, и впоследствии не без помощи великого воеводы оказался дядькой маленького Святослава. Но Живан был слишком прямолинеен для той службы, которую отныне обязан был исполнять Руслан.

Резко отказав Византии в военной помощи, великая княгиня занялась устроением собственной земли. Ее предшественники трудились над расширением Киевской Руси, а огромный славянский мир, по счастью, решал пока свои собственные племенные задачи и до сей поры существовал по законам оккупантов русов. Боярские дружины время от времени, а совсем не в определенные месяцы, с шумом и смехом отправлялись в славянские земли на откровенный грабеж. Это именовалось полюдьем, а на самом-то деле было просто разбоем: убивали мужчин, насиловали женщин, а детей отправляли в рабство. Этот узаконенный княжеской властью разбой возмущал славян и нередко приводил к разрозненным, но весьма кровавым восстаниям, которые, впрочем, жестоко подавлялись, почему и назывались «примучиванием».

Власти все сходило с рук только потому, что славяне больше были заняты своими внутренними делами: межплеменными обидами, спорами, кто главнее, кровной местью. Ольга понимала, что долго так продолжаться не может, тем более что тиуны докладывали о зреющем в племенах возмущении. Необходимо было, пока не поздно, отменить полюдье, ввести оброк и подати, обозначить сроки их исполнения и точно оговоренные виры за преступления и нарушения границ: славянская молодежь часто совершала набеги ради поимки невест и угона скота.