— Для торговых людей пособничество — тоже товар. Византия не считает золота, великий воевода.
— Я тоже, Неслых. Почаще напоминай об этом своим людям.
Если бы об этом разговоре узнал Обран, он бы очень встревожился. В отличие от своего друга Барта он был несуетлив и последователен. С Византией у него были крепкие торговые связи, он не желал их терять, а потому по-доброму приятельствовал с Калокиром, и его корабли, набитые товарами, не застаивались на выходе в Черное море.
На обратном пути караваны Обрана брали на корабли пассажиров. Мелких торговцев, странников из Византии, случайных попутчиков, которые стремились в Киевское княжество. Обран не мелочился, не требовал с них платы за проезд, зато с интересом расспрашивал бывалых людей о Византии, о ценах на ее рынках, потребностях в товарах, которые могла поставить Киевская Русь. Сведения из первых уст были для опытного торговца дороже любой платы.
И поэтому когда на замыкающую насаду сел никому не известный паренек, никто на него и внимания не обратил. А как стали спрашивать, кто он, да откуда, да далеко ли собрался, паренек только мычал. Немой, решили. Накормили, кинули рядно в затишок, чтобы ветром не продуло, да и забыли про него. Даже когда в обход порогов суда волоком перетаскивали рабы, паренька не тронули. Помощи от него никакой, а груз невелик.
Только на подходе к Киеву этот пассажир исчез. Как в воду канул. Без всяких следов.
Встревоженный человек Неслыха, сопровождавший караван, тотчас доложил прямому начальнику, позволив себе предположить, что паренек мог сам свалиться в воду. Но такие чудеса Неслыху не нравились.
— Коли так, твое счастье.
Чудеса не нравились, однако никто не знал, в каком именно месте парнишка скользнул в воду, да и описать самого парнишку никто толком не мог.
Есть такое свойство запоминания: про слепого расскажут немало, поскольку он говорить может, а про немого только и ответят:
— Немой. — И пожмут плечами.
«Не мой» — значит чужой. Никому не понятный. Единственно, что мог Неслых сделать, послать гонца к своим людям в окружении великого князя, чтобы немедленно донесли, если появится вдруг кто бы то ни было. Парень или мальчишка, все равно.
Вскоре пришла весть о появлении парнишки, но совсем не немого, а очень даже болтливого. Это было новостью для Неслыха, ломающей первые предположения, и он лично выехал в Летний дворец. Расспросил своих людей о мальчишке, и выяснилось, что он очень любит и умеет ловить рыбу, что, по его рассказам, совсем маленьким его увезли печенеги, но он то ли сбежал, то ли надоел им, сумел скрыться в камышах одного из днепровских лиманов, где и кормился рыбой да раками. Откуда он — сам толком не знает, но говорит по-русски, лишь иногда вставляя… В общем, какие-то непонятные слова.
— Печенежские, — пояснил Руслан.
И добавил, помолчав:
— Бани боится. Говорит, что в камышах его водяной чуть в воду не уволок, и он клятву дал, что мыться больше не будет.
— Рыбак, а воды боится, — усмехнулся Неслых. — Ну-ка покличь его ко мне.
Руслан позвал, и парнишка тут же появился перед Неслыхом. Щуплый, нескладный, но глаз не прячет и готов отвечать.
— Рыбак?
— Ловлю. В камышах.
— А чего же бани боишься?
— Я не бани боюсь, я водяного боюсь. А на земле Банник — его главный помощник. И я зарок дал, что в баню не пойду.
— Никогда? — усмехнулся Неслых.
Этот перепуганный печенегами и одиночеством мальчишка никак не соответствовал описанию того немого, который ночью прыгнул в воду с насады торгового каравана. Тот — да, был явно заслан Калокиром: немой, ничего не расскажет. А этот печенежский беглец…
— Пойду, если великий князь зарок с меня в бане снимет.
— А почему именно великий князь?
— Потому что он сильный. А сильного боги любят, а всякая нечисть боится.
— Ну, ступай.
Парнишка ушел. Неслых еще раз все взвесил, подошел к Святославу.
— Дозволь обратиться, великий князь.
— Что тебе?
— Это не тот, кого мы ищем. Только он перепуган очень. Водяной его чуть не утопил, так он зарок дал, что мыться в бане не будет, пока ты, великий князь, от зарока его не освободишь.
— Ну и пусть не моется.
— Так он же завшивеет и всех вас заразит. И вонять будет.
Святослав похмурился, подумал. Сказал недовольно:
— Ладно. Вели баню истопить.
Баню истопили. Великий князь крикнул, чтобы позвали мальчишку-рыбака, и первым вошел в нее. Только начал раздеваться, как беззвучно вошел нескладный рыбачок.