Таких открытых домов, не считая в гвардейских полках, было множество.
Первыми аристократическими домами тогда в Петербурге признавались царские чертоги следующих сановников: графа Разумовского, князя Голицына, вице–канцлера Остермана, князя Репнина, графов Салтыкова, Шувалова, Брюса, Строганова, Панина, двух Нарышкиных, Марьи Павловны Нарышкиной.
Приемы у этих вельмож бывали почти ежедневно; на вечерах у них гремела музыка, толпа слуг в галунах [7]суетилась с утра до вечера.
Григорий Александрович, в котором принимала участие сама императрица, конечно, был во всех этих домах желанным гостем.
Он был на дружеской ноге с братьями Орловыми, из которых Григорий не называл его иначе как тезкой.
Впрочем, отношения этих знаменитых братьев, Алексея и Григория [18], к Потемкину не были искренни.
Они, как умные люди, предвидели его возвышение, в душе завидовали ему и втайне интриговали.
Много нашептывалось о молодом камер–юнкере государыне, и это нашептывание было несколько раз причиной временного невнимания императрицы к своему будущему знаменитому подданному–другу.
По странной иронии судьбы, Григорий Орлов первый способствовал приглашению Григория Александровича в интимный кружок императрицы.
Потемкин обладал удивительною способностью подделываться под чужой голос, чем нередко забавлялся Григорий Орлов.
Последний как‑то в разговоре с императрицей передал ей об этих «передразниваниях» молодого офицера.
Екатерина пожелала поближе познакомиться с забавником.
Спрошенный о чем‑то государыней, Потемкин отвечал ей ее же голосом и выговором, чем до слез рассмешил ее.
Так проводил жизнь в Петербурге молодой екатерининский орленок, еще не расправивший как следует крылья, чтобы воспарить ввысь к поднебесью и затмить всех орлов ее царствованья, включая и братьев Орловых.
Среди великолепного екатерининского двора, среди вихря светских удовольствий, сменяющихся одно за другим как бы в волшебном калейдоскопе, Григорий Александрович ни на минуту не забывал отдаленного села Смоленской губернии, где жила отшельницей его первая, святая, незабываемая любовь — княгиня Зинаида Сергеевна Святозарова.
С волнением распечатывал он еженедельно получаемые им от матери письма, всегда пространные, в которых словоохотливая старушка шаг за шагом описывала жизнь сиятельной затворницы — «ангела–княгинюшки».
Последнее из этих писем принесло роковое известие.
XVI
СООБЩНИК
Время появления на свет второго ребенка князя Святозарова приближалось.
Камердинер князя Степан, которого мы оставили ушедшим неровною походкою из кабинета князя Андрея Павловича, знал в общих чертах судьбу, приготовленную его барином этому имеющему появиться на свет существу.
Добряк по натуре, он дрожал при мысли, что на его долю выпало исполнить это страшное дело.
Он был горячо предан своему барину и ставил своим долгом слепо ему повиноваться, но в этом случае душа его возмущалась и в его сердце происходила тяжелая борьба.
Исход ее был, однако, в пользу князя Андрея Павловича.
Сидорыч не нашел в своей холопской душе достаточно силы, чтобы открыто протестовать против замыслов его сиятельства и честно и прямо отказаться от возложенного на него гнусного поручения.
Он примирился с необходимостью и, как утопающий хватается за соломинку, схватился за мысль, что, может быть, эта чаша пройдет мимо него.
Вскоре он был снова позван в кабинет к князю.
Предчувствуя тему предстоящего разговора, он явился бледный, трепещущий.
Это после описанного нами разговора князя со своим камердинером было уже чуть ли не третье совещание сообщников.
Князю Святозарову, казалось, доставляло наслаждение Г растравлять рану своего сердца, умышленно бередя ее.
Разговор с единственным человеком, с которым князь мог говорить о своем несчастии, со Степаном, вследствие этого был всегда со стороны князя рассчитанно–продолжительным.
Он то начинал в подробности рассказывать Степану историю своей женитьбы, своей любви к жене и к первому ребенку, ее холодность, ее отчужденность от него, то старался выпытать у него, что он сам знает и думает по поводу его семейного разлада.
Так было и на этот раз.
— Разве ты не знаешь причины, почему княгиня уехала из Петербурга? — спросил, между прочим, Андрей Павлович, пристально смотря на стоявшего перед ним Сидорыча.
— Если ваше сиятельство настаиваете, то я отвечу вам правду — я догадался…
— Тогда, значит, ты знаешь, что жена меня обесчестила.
Степан печально наклонил голову.
— Да! — продолжал князь глухим голосом. — Несчастная имела любовника.
— Вы рассчитались с ним, ваше сиятельство…
— А, ты и это знаешь!..
— Да.
— В таком случае, ты хорошо понимаешь, что ребенок, который должен родиться, не имеет права носить имя князей Святозаровых.
Степан снова испуганно вскинул глаза на своего барина.
— Это не мой ребенок! — выкрикнул уже много раз повторенную им фразу князь.
— Если ваше сиятельство мне позволит… — вставил Сидорыч.
— Говори.
— Я думаю, что ваше сиятельство можете ошибаться.
— Я не ошибаюсь… Но к делу… Итак, ты берешься исполнить мое поручение?..
Степан вздрогнул, но тотчас пересилил себя и с трудом выговорил:
— Для вашего сиятельства я на все готов.
— Слушай же… Необходимо украсть ребенка прежде, нежели его успеют окрестить, а затем надо скрыть его…
— Ваше сиятельство! — только произнес Степан.
— Могу я на тебя рассчитывать или нет? — спросил князь, нахмурив брови.
— Конечно, но…
— Ну?
— То, что ваше сиятельство хочет предпринять, так серьезно…
— Я это знаю, но это необходимо… Я должен это сделать для моего сына.
— Ваше сиятельство подумали о последствиях, которые будут после исчезновения ребенка?..
— Конечно.
— И ваше сиятельство не боится?..
— Я ничего не боюсь, кроме этого незаконного ребенка…
— Но как же исполнить это дело, у вашего сиятельства, вероятно, уже составлен план…
— План… план… — схватился за голову князь. — Никакого определенного плана, надо просто похитить ребенка, пока его еще не крестили, пока он без имени… вот и все…
— Похитить… легко сказать.
— А еще легче исполнить! — с раздражением воскликнул князь. — С помощью этого можно исполнить все, если только человек не глуп как пробка…
Андрей Павлович выдвинул один из ящиков шифоньерки, у которой стоял, и стал кидать из него на письменный стол объемистые пачки крупных ассигнаций.
— Вот тебе средство и плата за услугу… Надо подкупить окружающих княгиню и с помощью их украсть ребенка.
Он продолжал бросать ассигнации. На столе их собралась внушительная кучка.
— Собирайся… и в дорогу… Каждая минута дорога.
Степан стоял как окаменелый. От вида этого богатства, лежавшего перед ним и отдаваемого в его бесконтрольное распоряжение, у него закружилась голова, остановилось биение сердца.
— Собирай же! — крикнул князь хриплым голосом.
— Ваше сиятельство… так много…
— Это мало сравнительно с услугой, но если ты доволен — тем лучше… Но смотри, если ты меня обманешь, я отыщу тебя на дне морском и живого изрежу на столько же частей, сколько тут ассигнаций…
— Все исполню, что смогу, иначе возвращу деньги вашему сиятельству, — отвечал Сидорыч.
— Тогда я убью тебя!.. — воскликнул князь.
Степан собрал пачки, и скоро они исчезли в его объемистых карманах.
— Что же надо делать с ребенком, если удастся украсть его?..
— Надо его отдать в какое‑нибудь бедное семейство на воспитание за хорошее вознаграждение. Я завещаю ему капитал, чтобы он мог жить безбедно, но главное, чтобы он никогда не узнал тайны своего рождения… Все это будет идти через твои руки… Мое имя не должно упоминаться… Об этом мы поговорим после, у нас будет впереди достаточно времени, теперь же поезжай с Богом…