Не придёт Царствие Божие приметным образом,
и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там.
Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть.
Лука 17:20-21
I
Барону фон Рейзену было недалеко за тридцать, когда грянула революция. Но он уже был известен на всю страну. Видный молодой философ, издавший превосходную книгу о творчестве Кьеркегора. Героический офицер, увешанный наградами за военные подвиги. Меценат, устраивавший выставки русского искусства на Родине и за границей. Сам же он своим главным достижением считал почти полное финансирование строительства монастырского комплекса в Шлиссельбурге – одного из крупнейших и красивейших в России. Фон Рейзен происходил из древнейшего германского рода и мог похвастаться не одним десятком прославленных предков. Но уже в начале XIX века его семья переселилась в Россию. Молодой барон уже не ощущал в себе ничего германского, считал себя русским, исповедовал православие и успешно сражался с немцами на полях Первой мировой.
Но вот наступил семнадцатый год, и всё в одночасье лишилось смысла. Офицеры, проливавшие кровь за свою страну, вдруг стали врагами. Философ фон Рейзен оказался под запретом, как и все деятели искусства, которым он покровительствовал. Шлиссельбургский комплекс был разграблен и наполовину разрушен, а в оставшихся помещениях открыли тюрьму, куда засадили лучшие умы империи. Большинство родственников и друзей фон Рейзена были убиты или изгнаны из страны. Его родовое имение превратили в коммуналку, где по несколько семей в комнате жили рабочие. Полностью разорённый барон оказался на улице с женой и двухлетней дочуркой. И тогда фон Рейзен примкнул к Добровольческой армии.
Когда два года спустя она была разгромлена и последние остатки её собрались в Крыму, барону казалось, будто наступил апокалипсис. Российская империя представлялась ему последним островком истины между варварскими ордами исламского мира и разлагающейся культурой Запада, исказившего подлинное лицо христианства и в итоге пришедшего к вольтеровскому атеизму и ницшеанскому аморализму. Больше нечего было противопоставить большевикам, на глазах разрушавшим всё, что веками строилось и, с точки зрения фон Рейзена, делало эту страну великой.
Тут-то и встретил он Игнатия – одного из шлиссельбургских монахов. Тот рассказал барону, как пытался бежать от красных в глубь России, где заблудился и чуть не погиб – но при этом случайно нашёл одно дивное место посреди тайги. Это был остров, который напоминал по размеру и форме Васильевский – тоже треугольный, по пять километров каждая сторона – и упирался остриём на восток, в точку схождения двух рек. Обе реки были по три километра шириной, а с третьей, западной стороны остров отделяло от материка небольшое, но довольно глубокое озеро с кристально чистой водой. Там было всё, что нужно для жизни – много воды, хорошая почва, вполне терпимый для европейского человека климат. Но главное – большевики едва ли смогут найти это место. Остров находился недалеко от географического центра России, в самой гуще труднопроходимых лесов. Кроме маленькой Туры́, за сотни километров вокруг не было ни единого населённого пункта.
Барон фон Рейзен углядел в этом знамение Божье. Будто Сам Всевышний вёл за Собой Игнатия, чтобы тот нашёл остров, а потом устроил их встречу, чтобы Игнатий рассказал о своей находке барону. Именно в этот момент у него возникла идея устроить там поселение. Словно в ковчеге вокруг большевистского потопа, сохранить кусочек России, не затронутый тлением. Он пригласит туда своих лучших друзей, самых выдающихся русских аристократов. Соберёт величайших людей, которых довелось ему знать, и создаст для них крошечный уголок привычного для них быта. Законсервирует этот последний осколок русской культуры, сохранит его для потомков – и когда-нибудь, когда кончится большевистская вакханалия, из него вновь сможет раскрыться целое, словно цветок из побега. Когда-нибудь этот клочок суши сможет стать краеугольным камнем в основании новой, возрождённой из пепла России.
Барон не хотел бежать за границу, как поступили многие его друзья и родственники. Он хотел продолжать бороться, сделать что-то для своей Родины, помочь спасти её – но не видел никаких возможностей, никаких перспектив для дальнейшей борьбы, не видел надежды, не мог сражаться в одиночку, когда последние оставшиеся в живых товарищи в отчаянии бегут. И поэтому теперь он хотел лишь одного – быть похороненным в родной земле, найти на ней хоть одно место, где нет всего этого кошмара, где можно прожить остаток жизни в покое, в окружении близких, под сенью истинной религии и родной культуры.