Фон Рейзен рассказал о своём проекте друзьям, среди которых был князь Дмитрий Белогорский. Тот отнёсся к идее барона скептически. Он не отчаивался, жаждал сражаться до последнего и, если нужно, умереть за Россию. Считал трусостью прятаться на каком-то острове, пока Родина гибнет. Вступил в армию Врангеля и продолжил борьбу против красной чумы. Большинство других согласились, и летом 1920 года барон фон Рейзен с женой и дочерью, монах Игнатий и ещё двадцать виднейших представителей знати и духовенства со своими семьями и вернейшими слугами впервые приехали на остров, прихватив с собой только самое ценное – в основном золото, книги, картины, иконы.
Первые месяцы жители острова были окрылены идеей, влюблены в это место, самим Богом посланное для их спасения, наслаждались свободой и отсутствием большевиков на родной земле, словно их никогда не было и всё это привиделось в страшном сне. Аристократы, не привычные к физическому труду, наравне со слугами обустраивали своё новое жилище. У них не было времени на созерцание и размышление – до холодов нужно было обзавестись хоть каким-нибудь пропитанием и крышей над головой. Некоторые успели вернуться на Большую землю, привезти на остров необходимые инструменты для строительства, семена, чтобы посадить огород, и зерно, чтобы печь на острове хлеб. А заодно друзей и родственников, так что год спустя на острове проживали полторы сотни душ.
Первые несколько зим островитянам пришлось тяжело. Обустройство хозяйства с нуля при не самом благоприятном климате требовало немалых усилий. Постепенно эйфория прошла, люди устали от необходимости каторжного труда ради элементарного выживания. Холод, голод и болезни унесли немало жизней. И подобное укрытие уже не казалось им столь надёжным и спасительным. Многие стали уезжать с острова, полагая, что с большей вероятностью выживут на материке под властью большевиков. Некоторые возвращались и приносили весть о «философском пароходе» – куда более разумном варианте спасения.
Барон фон Рейзен упорствовал, не хотел отказываться от своей идеи, настаивал, что десница Божья привела их сюда и лучше всем умереть здесь, чем возвращаться на Большую землю. Он и сам уже не верил в возможность другого исхода. К лету 1923 года с ним остались лишь самые верные. Да и те, измученные и истощённые, ничего не могли делать, кроме как смириться со своей участью, оставить последнюю надежду и готовиться к смерти.
Именно в это время на острове появился князь Белогорский. Он остался один на всём свете, отчаявшийся и утративший всякий интерес к жизни. Белое движение было окончательно разгромлено, немногие выжившие бежали за границу. Голод в Поволжье уничтожил всех его родных и близких. Его разыскивали, чтобы судить и повесить. У него не осталось никаких ресурсов для борьбы, не осталось друзей, не осталось энтузиазма. Ничего уже нельзя было сделать, страна была безвозвратно утеряна. Лучшие умы были уничтожены или изгнаны. Все культурные скрепы, на которых держалась империя, рухнули в одночасье. И если где-то остался крохотный кусочек России, то только здесь.
Князь неожиданно вдохнул новую жизнь в дело барона фон Рейзена. В нём проснулся блестящий организатор, в совершенстве знающий сельское хозяйство и умеющий им управлять. Он умудрился снова зажечь огонь в сердцах островитян, уже было смирившихся с тем, что не переживут эту зиму, и они снова стали работать в поте лица. Он твёрдо знал, что и как нужно делать, и умел мотивировать других, раздавая чёткие указания, охватывая единым взором процесс строительства в разных концах острова и ничего не упуская из виду. И поэтому князя помнят и почитают как спасителя общины.
Примерно к 1930 году остров принял тот облик, который без значительных изменений доживёт до распада СССР. В честь основателя остров получил название Рейзен. Отец Илларион, когда-то служивший в Шлиссельбурге, стал первым правителем общины. Вскоре подросла дочь барона фон Рейзена, которую он совсем маленькой привёз на остров. Несмотря на солидную разницу в возрасте, князь Белогорский взял её в жёны, и у них родился сын Фёдор, в жилах которого слилась кровь Белогорских и фон Рейзенов.
Когда в конце тридцатых до островитян дошли слухи о репрессиях, а в сороковые – о Великой Отечественной, их обуял страх. Не за себя, ибо они не верили, что коммунисты или фашисты когда-нибудь дойдут сюда, но за Россию, которую они теряли уже чисто физически, теряли навеки, без малейшей надежды когда-нибудь возродить или хотя бы найти живыми затерявшихся в ней родных. Все они хорошо помнили Первую мировую. Хорошо помнили революцию. И если люди так ничему и не научились, не усвоили столь жестокий урок судьбы и продолжают в том же духе, не устают превосходить себя в кровожадности и бесчеловечности, когда, казалось бы, дальше некуда – видимо, это предречённый конец. Предел, за которым ничего нет. Им стало страшно от сдавившей их со всех сторон реальности, от груза ответственности, которая ложилась на них.