После этого рейзенцы не могли больше терпеть. Что случилось с ними? Почему подобное стало возможно? Как они опустились до такого? Можно ли было представить такое раньше, во времена «рабской зависимости от господ»? Как получилось, что они все, словно под гипнозом, поверили в сказки этого демагога и отдали себя в его власть, отказавшись от Бога, от своей истинной сущности, от самого разумного порядка, какой возможен здесь? С этим надо было кончать. Как можно скорее и во что бы то ни стало.
Барон фон Рейзен и князь Белогорский решили встать на защиту своего детища. Остров был последним, что осталось от их Отечества, они не могли потерять и его, как потеряли страну. Они были бравые офицеры, воевали с немцами и с большевиками – неужто не справятся с одним выскочкой, что возомнил себя президентом Рейзенской республики? Они собрали наиболее верных своих сторонников, среди которых были и слуги, и отправились в поход против Генриха. Вооружившись топорами, глубокой ночью напали на дроздовских охранников и зарубили их насмерть. К утру Генрих Дрозд, связанный по рукам и ногам и с заклеенным ртом, предстал перед толпой, готовой выслушать очередную речь. Но вместо него перед народом выступил князь Белогорский.
– Перед вами Генрих Дрозд, которого вы избрали себе правителем. Что ж, ежели теперь всё решается большинством голосов, я предлагаю вам выбор. Решите сами, что делать с ним. Если вы захотите, я отпущу его, и он продолжит править вами. Продолжит наживаться на вашем труде и жировать в самом большом доме, пока вы дохнете с голоду. А ваши дочери и дальше будут беременеть в тринадцать лет и топить своих детей в реках. Этого вы хотели? Так вы представляете себе свободу и равенство? Назовите мне хоть один случай, когда мы плохо обращались с вами. Когда это мы относились к вам как к рабам? Когда эксплуатировали ваш труд, ничего не давая взамен? Разве любой из вас не мог получить образование и перейти в класс господ, если того хотел и был к тому способен? Разве мы ничего не делали и только шиковали за счёт вашего труда? Разве позволяли себе излишества, когда вы голодали? Разве гнушались тяжёлой работой наравне с вами? Разве считали вас недолюдьми? Разве не уважали вас как творения Божии и не готовы были выслушать все ваши жалобы? Так чего же вы хотите? Разврата и внебрачных связей? Абортов и разводов? Воровства и пьянства? Глумления над святынями и низкопробной музыки на сцене? Очередную голодную зиму? Хотите, чтобы мы развязали его? Хотите, чтобы мы уехали с острова на Большую землю и дали вам жить как вам вздумается? Хотите и дальше быть каждый за себя, без царя и Бога, без порядка и дисциплины, без освящённых веками ценностей и понятий о морали и нравственности? Так тяните же руки! Кто за Дрозда?
Но ни один не поднял руки. На этот раз выбор был единогласным. Все пожелали возвращения отца Иллариона. На вопрос, что делать с Генрихом, островитяне хором проревели:
– Убить его!
Но Белогорский придумал нечто получше. По-прежнему связанного и с кляпом во рту Дрозда положили в лодку и отправили вниз по течению, прикрепив на его груди записку: «Это Генрих Дрозд, приговорённый к расстрелу за подрывную деятельность против советской власти. Нашедшему его просьба немедленно сдать его властям».
После этого Рейзен вновь заработал как совершенный часовой механизм. Первое время слуги проявляли покорность и послушание как никогда раньше. Работали, не щадя сил, и ближайшую же зиму провели в тепле и сытости, вспоминая как страшный сон долгие пятнадцать месяцев под властью человека по имени Генрих Дрозд.
XII
Уже светало, когда отец Иннокентий закончил свой рассказ. Дождь перестал, комнату наполнила утренняя прохлада, в воздухе ощущалась приятная свежесть. В окно влетел воробей, и котёнок гонял его по всей комнате. Младенец проснулся, и мать прибежала кормить его грудью. Костромины были уже на ногах, и женщина удивилась, что Совет старейшин до сих пор здесь. Вероника пришла поправить подушки гостю, и он снова лёг, ибо не мог больше сидеть.
– Что ж, Павел Фёдорович, – сказал отец Иннокентий, – теперь Вам надо как следует выспаться, чтобы скорее прийти в себя и встать на ноги. Но перед этим я должен сообщить Вам ещё нечто важное.
Он встал, а вслед за ним и остальные старейшины.
– Вам следует знать, что Ваш дед – князь Дмитрий Белогорский – прежде чем окончательно переселиться на остров в 1920 году, передал значительную часть своего состояния родственнику, который смог бежать с этими деньгами в Швейцарию.