— Англия? — возмущенно воскликнул Лернер. — После предательства Шолто, после того, как он скрылся, вы еще можете говорить об Англии!
— Всего лишь в переносном смысле, — таинственно сообщила госпожа Ганхауз, — Я говорю "Англия", но подразумеваю Россию. Слушайте, Теодор Лернер! Вот самое главное — мы станем русскими!
— Станем русскими?
— Я только что познакомилась в Висбадене с русским послом. Его превосходительство приглашает вас и меня послезавтра на завтрак.
38. Унилатеральная сирена
Оказалось, что русский посол — не посол, но Теодор Лернер уже так долго прожил в обществе госпожи Ганхауз, что не удивился бы даже, если бы оказалось, что он и не русский. Однако Владимир Гаврилович Березников действительно был русским, и притом дипломатом. Он был членом дипломатического корпуса. Как профессиональный дипломат он по возрасту мог считать свою карьеру законченной. Он служил в качестве атташе в Париже, затем был советником посольства в Баварии, затем снова советником посольства в Черногории, но тут попал в немилость и был назначен консулом в Тромсё, то есть очутился на такой должности, которая сильно смахивала на почетную ссылку на Новую Землю. Чтобы поправить непоправимое, ему наконец предложили ("Ведь вы, Владимир Гаврилович, выучили за это время язык") возглавить генеральное консульство в Стокгольме. После Тромсё Стокгольм казался почти Санкт-Петербургом. Дух Березникова не засох за время пребывания в Мюнхене, Цетине и Тромсё. Хмель столичной жизни хлынул в его жилы и наполнил до краев все сосуды, вплоть до мельчайших капилляров. Сразу же после перевода мужа в Стокгольм умерла мадам Березникова, и это было очень горестное событие, так как она сопровождала его во всех странствиях, куда бы ни заносила его дипломатическая карьера, и так же мало роптала, как он сам, но одновременно кончина подруги жизни послужила ему знамением, предвещавшим наконец начало чего-то нового. Потом умер состоятельный дядюшка Березникова. Если бы это случилось раньше, Владимиру Гавриловичу не пришлось бы начинать бесславную чиновничью карьеру, не имея никаких связей, но и сейчас деньги все еще пришлись кстати. Он чувствовал себя духовно и физически способным должным образом принять подарок судьбы. Он взял двух-, месячный отпуск для укрепления здоровья. Это путешествие должно было стать выражением его нынешней свободы, поэтому он отправился туда, где, как ему было известно по опыту, любили останавливаться свободные от службы русские, то есть в Висбаден. Он нанял две комнаты на вилле с какими-то особенными витыми колоннами (такая вилла вполне могла бы стоять и в Одессе) и чердачную каморку для камердинера. Самое замечательное на вилле была ванная комната: три ступеньки вниз вели к бассейну, а там из большого никелированного крана лились струей воды висбаденского горячего источника, которые попадали к Березникову еще довольно горячими. Вода была его стихией, и он с величайшим наслаждением плескался в горячей воде среди облаков пара, пока не порозовеет, как марципановый поросенок. Весь распаренный и отмытый до скрипа, он потом сидел, обернув потную голову полосатым полотенцем, и курил сигары. Кальян что-то барахлил. Камердинер оказался так неловок, что не сладил с этим прибором, но сигара тоже была хороша, хотя это было и не так стильно, как кальян. Взяв в рот трубку кальяна, человек словно подключался к космосу и его первобытным силам, он впитывал в себя что-то такое, что приходило к нему из неведомых далей. По крайней мере так это было в представлении Березникова, такое ощущение родилось у него в молодые годы, когда он жил в Цетине. Ах, где это время! Однако он не жалел ни об одном прожитом годе. Волосы его побелели, но кожа была гладкой и розовой, а о молодом дурачке, каким он был двадцать пять лет назад, ей-ей, не стоило горевать. В Висбадене Березников встречался с немногими людьми, причем исключительно с русскими. Немцы ему были несимпатичны. Таково было общее убеждение всей русской колонии. Всем хотелось во что бы то ни стало жить в Висбадене, или Наугейме, или в Гамбурге, но желательно так, чтобы не видеть немцев. Это было нетрудно. Там были рестораны, в которые ходили только русские, роскошные русские часовни с золотыми куполами и даже несколько русских врачей, которым можно было довериться в случае чего-то серьезного. Ну, как тут было немцу познакомиться с Березниковым? Вообще-то никак, разве что случайно.