Сын был у нее слугой, посыльным, телохранителем, агентом. Она посылала его, куда надо, и возвращала к себе, притянув за неразрывный канат, которым он был привязан к ней. Иногда она расставалась с ним на какое-то время. Лернер сам видел однажды, как госпожа Ганхауз дала мальчишке двадцать марок, после чего он исчез на неделю. На протяжении этих дней она ни разу не упомянула его имени. Для пользы дела потребовалось, чтобы он не вертелся рядом с нею. В это время как раз начались переговоры с господином Валем, и без Александра госпожа Ганхауз производила гораздо более солидное впечатление. Иногда репутации мужчины наносит ущерб его жена, иногда — мать; репутации госпожи Ганхауз вредило присутствие сына. Удивительное фамильное сходство не оставляло никаких сомнений в том, кем они друг другу приходятся. Как осторожно сформулировал для себя Лернер, вид сына в лопающемся по всем швам костюме ставил под сомнение надежность, авторитетность, деловые качества матери. При всей суровости, с которой она его наказывала, при всей строгости, с которой она им командовала, она все же не могла устоять перед искушёнием, чтобы не потрепать его ласково по волосам, не привлечь к себе и не окинуть взглядом, полным нежности. Когда от него не требовалось беспрекословного послушания, он был волен болтаться где ему вздумается. Иногда он даже брался за какую-нибудь работу. Он многому научился от матери. У него был великолепно подвешенный язык. И это особенно раздражало Лернера.
— Я не люблю, когда молодежь имеет свое мнение и всюду о нем трубит, — сердито говаривал дядюшка Ганс, двоюродный брат папеньки, когда Лернер был маленьким. Племяннику Теодору было ужасно обидно это слышать. Теперь он хорошо понимал дядюшку. Теперь он и сам стал дядюшкой.
— За коньяк заплатит мой дядюшка, — заявил Александр администратору гостиницы, прежде чем исчезнуть в неизвестном направлении.
Лернеру так и не представилось случая заняться выполнением неприятного поручения присмотреть за юношей, возложенного на него уехавшей госпожой Ганхауз.
Рабски покорный с матерью, этот молодчик выказывал крайнюю наглость с другими людьми. Лернер очень старался, чтобы в его отношениях с госпожой Ганхауз не возникало ни намека на флирт. Она вела себя так, словно догадывалась, как это для него важно. Она держалась с замечательной непринужденностью и в то же время с необыкновенным тактом и сдержанностью. Они были деловыми партнерами. Оба выдерживали эту роль даже в минуты отдыха, когда можно было дать себе некоторую поблажку. Самое большее, что она себе позволяла, — это обратиться к нему в покровительственном материнском тоне. Например, видя, что он от скуки уставился перед собой неподвижным взглядом, она могла сказать: "Вам пора в постельку!" Она знала своих подопечных и понимала, что они не сильны духом.
Зато ее сынок воображал, что имеет право на любую бестактность. За столом их обслуживала молоденькая официантка; принеся им чашки, она, наклонившись над столом, нечаянно обнажила ручку выше запястья.
Хорошенькая ручка! От нее повеяло приятным телесным запахом. Погрузившись в ощущения, вызванные неожиданным откровением, Лернер забылся всего лишь на мгновение. Он даже не поднял глаз, чтобы заглянуть девушке в лицо. Один лишь очарованный миг, ибо очарованность выразилась только в мимолетном оцепенении, во время которого он не делал ничего, никто этого даже не заметил. Никто?