— Как вам не стыдно! — набрасывается на нас Лидочка-тихоня. — Смотреть противно!
— Ты не смотри! — говорю. — Тебя никто не заставляет!
Я бы всех переспорил, но Винт неожиданно скис:
— Айда! Мы ж с тобой давно пересесть хотели.
Никуда мы пересаживаться не хотели. У нас хорошие места — далеко от учительницы и рядом с дверями.
— Совсем с ума сошел! — говорю я. — Куда мы сядем?
— Первая парта свободна, — предлагает Фуртичева.
— Сама там сиди! Как я Винту диктант проверю?
— Диктант не сегодня, — промямлил Симакин.
Винт махнул рукой:
— Ладно, сам напишу.
Ни за что он диктант не напишет. И помочь я ему не смогу, если учительница у нас на голове сидеть будет.
Идем за первую парту, а новенькая нас совсем доконать хочет:
— Давайте я вам мешок постираю.
Наши захихикали, вроде смешно.
— Ничего, — отвечаю, — сами постираем, если надо. Пока руки-ноги у самих есть.
— Я серьезно, — говорит она.
На фиг ты нужна со своим серьезным.
Тут учительница русского языка пришла, начался урок. Как я и ожидал — диктант. Последний в этом году, последняя возможность для Винта получить годовую тройку. Я посмотрел на Симакина, он отвернулся. И с этими людьми я проучился пять лет!
Начали. Сидит учительница перед нами на расстоянии вытянутой руки, и, может, не хочется ей на нас смотреть, а никуда не денешься. Вот они — мы с Винтом перед ней.
— «После обеда никто и ничто не могло отклонить Обломова от лежания…»
Покосился я в сторону тетради Винта — он со страху написал правильно.
— Кухтин! Смотри в свою тетрадь! — тут же говорит учительница. — Следующее предложение:
«Безденежье меня приковало к ненавистной мне деревне».
«Бисденежье» — выводит Винт. Качаю головой. Он поправляет курам на смех: «бисденижие». Атас полный.
— Кухтин! — говорит учительница. — Ты почему головой мотаешь?
— Задумался. Повторите, пожалуйста.
Учительница повторяет, а я потихоньку Винту свою тетрадь подвигаю, чтоб он списал правильно. Винт уже и не смотрит. Плюнул на это дело.
— «Под праздник угорел со всей семьею Пров…» — диктует учительница.
Я нарочно пишу: «Пад празднек угарел са всей симьею Пров». Не оставаться же Винту в одиночестве.
Вышли мы после диктанта. Винт меня успокаивает:
— Ты только не волнуйся, Кухня!
Меня действительно от злости колотит. Передушил бы всех. Первым попался нам Симакин.
— Ну что, голубчик, — говорю, — достукались?
Симакин дурака из себя корчит:
— Что?
— Ничего — желтые ботинки! — говорю. — Как ты теперь новому классному руководителю в глаза смотреть будешь, а?! Две двойки за диктант обеспечены. Значит, двое на осень есть! Где ваш коллектив?! Куда делась команда?
— У тебя же хорошо по русскому, — говорит староста Симакин.
Он думал, я Винта в беде брошу. Винт будет все лето этот русский язык изучать, а я загорать спокойно. Не на таких напали. Пусть они что хотят делают, а я двойку получу, как и Винт. Правда глаза колет, как говорит бабушка. Нечего Симакину ответить. Стоит, краснеет.
Следующей была Лидочка-тихоня.
— Привет, предательница! — кричу я.
— Не волнуйся, Сева! — Винт меня успокоить пытается.
— Я тебе еще записки писал с объяснениями в любви, помнишь? — говорю ей. — Эх, ты! Почему вы все нас предали? Говори, а то хуже будет. Почему ты, почему Симакин, почему Зойка?
— Из-за принципа, — говорит она дохлым голосом.
— Это ты бабушке своей расскажи! А нам правду давай!
Язык не поворачивается пересказывать ту правду. Наши одноклассники вчера ходили в гости к Эльвире. Эта приезжая оказалась доброй, умной, красивой, отзывчивой, настоящим другом, веселой и интеллигентной. Но главное!.. Слушайте дальше!
— Она Зойке юбку подарила, например, — ни живая ни мертвая отвечает Лидочка-тихоня, которой я в прошлом году записки писал.
— А тебе что подарила? — говорит Винт.
— Мы вас искали… думали, вы с нами пойдете…
— Короче! — кричу я.
— Она мне подарила стихи Ахматовой.
— Понятно.
— Больше ничего не скажу, — готовится зареветь Лида.
— Симакину марки подарила?
— Мы не из-за этого, — плачет Лидочка. — Она действительно очень хорошая…
Следующий урок — математика нашего нового классного Валентина Дмитриевича. Мы ни с кем не разговариваем. Идет Зойка в новой юбке.
— Не жмет? — спрашиваю.
Она плечом дернула, не понимает вроде, о чем речь. Пришел Валентин Дмитриевич, полистал журнал и сразу за меня взялся. Все сговорились, что ли!