Среди пяти сыновей Ярослава ведущее положение заняли трое старших — Изяслав, Святослав и Всеволод, отношения которых получили название «триумвират»{104}. Б. Д. Греков объяснял их особое положение заключенным союзом{105}, А. Н. Насонов полагал, что «разгадку самого триумвирата найдем, если обратим внимание на то, что эти три князя представляли собой совместно „Русскую землю“ с ее тремя центрами: Киевом, Черниговом и Переяславлем»{106}. В гегемонии триумвирата исследователь видел «лишнее сильнейшее доказательство господствующего ядра Киевского государства»{107}. Вывод справедлив, но это не новость для Руси: аналогичным был «дуумвират» Ярослава и Мстислава Владимировичей тридцатью годами ранее, представлявшими Киев и Чернигов и господствующими над Судиславом (Псков) и Полоцком.
«Старейшим» (принцепсом) в триумвирате по праву первородства стал Изяслав. Первую трещину триумвират дал в 1068 г., когда в результате восстания Изяслав был на короткое время лишен Киева. Но омраченный этими событиями, союз вскоре восстановился в прежней форме. Причины же противоречий внутри триумвирата, определяемые лишь гипотетически{108}, не были устранены и привели к тому, что Изяслав вновь лишается великокняжеского стола, на сей раз в пользу Святослава (1073–1076). После его смерти в Киев возвращается Изяслав, последнее княжение которого было коротким: через год он погиб. Период усобиц окончательно завершился. В Киеве сел Всеволод. Его единовластие сомкнуло последний «круг» родового сюзеренитета на Руси.
Один простой вывод следует из обзора деятельности триумвирата Ярославичей: их взаимоотношения в точности повторили все коллизии, дважды уже продемонстрированные ранее сыновьями Святослава и Владимира. Эта схожесть должна, как кажется, свидетельствовать, что здесь действовали те же механизмы и закономерности, что и ранее.
Завещание Ярослава известно нам в пересказе летописи. Возможно, существовало оно только в устном варианте. Среди его толкователей в меньшинстве оказались исследователи древнерусского права, чье мнение выразил В. И. Сергеевич. Он полагал, что с 1054 г. установилось наследование всех без исключения уделов «по отчине», «установление наследственного преемства в нисходящей линии». Все остальные мнения можно свести, как отмечалось, к двум основным: утверждению о новаторском характере документа{109} и отрицанию такового, но в рамках прежних отношений.
Мнение, что в княжескую среду «Ярославовым рядом» вносилось нечто существенно новое, базируется на убеждении, что до 1054 г. на Руси не знали сеньората и вообще не существовало какой-либо процедуры наследования. Мы пытались показать, что «старейшинство» было знакомо Рюриковичам еще с конца X в. Фрагментарные свидетельства доказывают, что Русь, не дожидаясь завещания Ярослава Мудрого, знала строй государственной власти, отличный от патриархальной власти отца над сыновьями, т. е. систему старейшинства.
Завещание Ярослава 1054 г., исходя из вышесказанного, не было чем-то небывалым для политической мысли Руси. Ни в порядок наследования княжеских владений, ни в наследование киевского старейшинства, ни в форму государства оно не внесло практически никаких новых элементов{110}. «Подобный ряд, — справедливо отмечал С. В. Юшков, — мог сделать Святослав; он также мог в своем завещании после всяких более или менее красноречивых ламентаций завещать киевский стол Ярополку, древлянскую землю Олегу, а Новгород Владимиру. Такой же ряд мог сделать и князь Владимир и, вероятно, сделал бы, если бы он не начал войны с Ярославом и если бы его не постигла неожиданная смерть»{111}. Будучи, по выражению М. С. Грушевского, «политическим учением» династического владения, завещание Ярослава явилось лишь первым «законодательным актом» старой социально-политической структуры. Таким образом, несмотря на несомненную эволюцию междукняжеских отношений во второй половине X — первой половине XI в., положения и принципы Ярославового ряда правомерно распространять и на предыдущие княжения, не оставившие после себя подобных документов.
Обширное завещание Ярослава отнюдь не скудно политическим содержанием. Оно предназначалось современникам, не требовавшим большей ясности и недвусмысленности (аналогичные установления Бржетислава и Болеслава совершенно идентичны по форме). Перед нами система старейшинства как она представлялась человеку XI в.: место великого князя (принцепса) предназначено старшему в роде (другие основания не упоминаются). В завещании это — Изяслав, но предусматривался порядок перехода его власти (в случае естественной смерти) к младшим братьям. Старший сын в юридических связях династии занимал положение отца, т. е. приобретал тот же объем власти: «Сего (Изяслава. — Авт.) послушайте, яко же послушаете мене, да той вы будеть в мене мѣсто»{112}, ему отдавался столичный Киев как «принцепский» (великокняжеский) удел. Объем власти великого князя, естественно, предусматривался существенно большим, чем остальных князей. Он выполнял роль сюзерена, пока еще ограниченную только политическими аспектами, достаточно определенно, хотя и в наивной форме указанную в ряде: «Рекъ (Ярослав. — Авт.) Изяславу: „Аше кто хошеть обидѣти брата своего, то ты помогай, егоже обидять“»{113}.