Помимо изменения сущности моментов отношений, выразившихся в росте удельного веса вассалитета-сюзеренитета, к моменту выхода на историческую сцену представителей второго поколения Ярославичей оказались исчерпаны и юридические основания, на которых строили свои отношения их отцы. Ряд Ярослава 1054 г., как указывалось выше, не имел своей целью установление единого порядка на достаточно долгую перспективу. Его действие заканчивалось там, где прекращалась жизнь поименованных в нем князей — сыновей Ярослава. Новое поколение должно было начинать переустройство заново. Сложность положения заключалась еще и в том, что ряд Ярослава трудно было приспособить к новым условиям жизни. Его горизонт ограничивался только одной княжеской семьей, сейчас же в отчине Ярославичей их оказалось три: Изяславичи, Святославичи, отодвинутые на второй план, и Всеволодовичи (добавляя сюда «изгоев»: потомство Ростислава Владимировича и Игоря Ярославича).
В первые годы после смерти Всеволода наиболее энергичные из князей попытались восстановить триумвират главных политических центров Русской земли: Киева, Чернигова и Переяславля, занятых соответственно Святополком Изяславичем, Владимиром и Ростиславом Всеволодовичами{117}. Но, как оказалось, такая политическая комбинация была временной и недолговечной.
В прошедшие после смерти Ярослава десятилетия выдвинулось и уже серьезно разрабатывалось новое понятие княжеского владения. Речь идет о принципе отчины, который с 90-х годов XI в. начинает часто встречаться на страницах летописей. Силу этого принципа, сильно возросшую к 1093 г., вполне ощутил Владимир Мономах, ставший после смерти отца хозяином Киева, но вынужденный отказаться от него: «Аще сяду на столѣ отца своего, то имам рать съ Святополком взяти, яко есть столъ преже отца его былъ»{118}. Вокняжение же Святополка, его законность оправдываются ссылкой на тот же принцип: «Сѣде на столѣ отца своего и строя своего»{119}. Годом позже в вооруженном столкновении Мономах и Олег Святославич выяснили, что отчина первого — Переяславль, второго — Чернигов{120}. И в ближайшие годы отчина будет утверждаться силой оружия, как это было в конфликте того же Олега и Изяслава — сына Мономаха{121}. Но и в сознании совершенно мирных людей, летописцев, легитимность отчинных прав не вызывает сомнений: «Олег же надѣяся на правду свою, яко правъ бѣ в семь»{122}.
Легко заметить, что сформировавшееся мнение о конкретных отчинах князей не признавало перекройки политической карты Руси, происшедшей в последние годы триумвирата Ярославичей, настаивало на первичности ряда Ярослава. Трения между Святополком и Мономахом, претензии Олега Святославича и необходимость решить вопрос с Ростиславичами и Давыдом Игоревичем неумолимо вели князей к необходимости узаконить новые отношения. Серией удачных военных и политических мер Мономах и Святополк заставили принять Олега Святославича их предложение, сделанное еще в 1096 г.: «Поиди Кыеву, да порядъ положимъ о Русьстѣй земли»{123}. В 1097 г. состоялся знаменитый княжеский съезд в Любече{124}. Как и ряд Ярослава 1054 г., постановления Любечского съезда имели два пласта: «принципиальных и специальных»{125}, т. е. временных и прецедентных.
Оставляя в стороне обзор мнений ученых, высказанных по поводу Любечских постановлений, в основном согласных между собой, а также чисто политических обстоятельств и следствий Любечского съезда, попытаемся выяснить, какие новые моменты в отношении князей внесли его постановления, другими словами, какой была система властвования на Руси, создавшаяся в 1097 г.? Главный вопрос, который будет нас при этом занимать, — юридические принципы нового режима.
Текст постановлений Любечского съезда (по крайней мере в передаче «Повести временных лет») достаточно лаконичен: «Сняшася (князья. — Авт.) Любячи на устроенье мира, и глаголаша к собѣ, рекуще: „Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору дѣюще? А половци землю нашю несуть розно и ради суть, оже межи нами рати. Да нонѣ отселѣ имеемся въ ѣдино сердце, и блюдем Рускыѣ земли; кождо да держить отчину свою: Святополкѣ Кыевъ Изяславлю, Володимерь Всеволожю, Давыдъ и Олегъ и Ярославь Святославлю, а им же роздаяль Всеволодь городы: Давыду Володимерь, Ростиславичема — Перемышьль Володареви, Теребовль Василкови“. И на том цѣловаша крьст: „Да аше кто отсель на кого будет, то на того будем вси и крьст честный“»{126}.