«Мобильность» князей в XI–XIII вв. выступает в двух формах. Это — смена столов по воле великого князя и шире — вообще сюзерена, и частое изгнание князей из их владений в результате бесконечных феодальных войн. При этом как тот, так и другой путь признавался правосознанием домонгольского времени вполне законным при соблюдении некоторых условий. Совершенно очевидно, что причиной этого не могли быть просто алчность или жажда власти, это были скорее следствия, причины должны лежать глубже.
Полагаем, что действительно необычная для Западной Европы (и совершенно естественная, скажем, для Скандинавии) подвижность княжеского сословия на Руси имеет своим источником своеобразие той основной формы, в которой существовало княжеское землевладение. Волость выросла из верховной собственности государства на землю и, естественно, долгое время сохраняла с ней связь и преемственность. Поэтому волости как комплекс феодальнозависимых территорий принадлежали князю не столько как частному владельцу, сколько как суверену, облеченному государственной властью. Поэтому правом распределения волостей обладал великий князь (с течением времени — князья земель), и смена князя в Киеве всякий раз предполагала новый передел или подтверждение статус кво. Частая смена суверенов на «золотом столе», таким образом, приводила к тому, что волости предоставлялись в держание на достаточно короткий срок и, будучи неотчуждаемым пожалованием бенефициального типа, долго сопротивлялись попыткам превращения их в наследственные владения.
Такое положение обусловило и специфический характер эксплуатации земельных владений князьями — ренту — налог. Домениальные владения князя, следовательно, не обязательно территориально сопрягались с его волостью. Это способствовало тому, что князь мог легко перейти на новый стол или новую волость, практически ничего не потеряв (при условии равноценной замены). Новую волость он эксплуатировал таким же образом и зачастую столь же короткий срок.
Принадлежность земельных владений государству, по нашему мнению, объясняет и то, с какой легкостью вспыхивали на Руси усобицы. Как только князь лишался стола, он лишался и права владеть тянущими к нему волостями, и права на наделение своих вассалов. Поскольку же процедура престолонаследия в домонгольскую эпоху не была кодифицирована и допускала множественность толкований, то при благоприятном стечении обстоятельств преемником неудачливого соперника мог стать практически каждый член разветвленного рода. Практически каждый и стремился к этому (по крайней мере относительно Киева). Принадлежность земельных владений столу постоянно питала княжеские амбиции и постоянно провоцировала столкновения князей между собой. Поскольку же система государственного регулирования землевладения охватывала в той или иной степени практически все княжества, в круговорот феодальных войн втягивалось порой довольно значительное количество князей.
Таким образом, порядок во внешне беспорядочных перемещениях князей все же был, но это был не «родовой» или «договорный» порядок. «Мобильности» князей в том смысле, который придается этому выражению в историографии (т. е. хаотическое перемещение на почве отсутствия соединения правящего класса с земельными владениями) на Руси, конечно же, не было. Было государственное регулирование землевладения, по природе своей предполагающее и провоцирующее частую смену держаний.
Истоки этой системы, очевидно, лежат в происходящем на протяжении X в. «окняжении» земли и перерастании дани в феодальную ренту. Эти процессы достаточно хорошо исследованы в литературе,{768} и хотя происхождение не может в полной мере объяснить существо рассматриваемых вопросов, несомненно, генетически система государственного землевладения восходит именно к этим явлениям. Неслучайно, наверное, «мобильность» и сопряженные с нею усобицы становятся правилом с конца XI в., когда эта система сформировалась и стала безусловно господствующей.
Подобными же причинами объясняется и «усеченность» отношений сюзеренитета-вассалитета на Руси в XI–XIII вв. В то время как в западноевропейском феодализме мы наблюдаем разветвленность этих отношений, на Руси феодальная «лестница» имела две, максимум три ступени. Это иногда квалифицируется как неразвитость вассальных отношений, иногда приводит к полному отрицанию существования таковых. В действительности едва ли есть основания для подобных выводов. На Руси вассалитет базировался на других отношениях землевладения и, следовательно, не мог не отличаться от западноевропейского «образца».