Верст за пять до Петербурга карету встретили капитан Григорий Орлов и подпоручик князь Федор Барятинский, сидевшие рядком на одноколке.
— Заждались мы вас! — зло крикнул Григорий брату, грозясь кулаком. — Поспешать надо!
— Куда поспешать?! — недовольно огрызнулся Алексей. — Не видишь — кони притомились!
— А-а… черт с ними! Гони!
— Так не доедем же!
Григорий и сам это понял, глянув на Алешкиных лошадей.
— Ладно, стой!.. Федька, а ну вылезай!
Барятинский сделал досадливую гримасу, но возражать не посмел, уступил свое место в одноколке Екатерине Алексеевне.
Алексей Орлов мигом перескочил к ним, схватил вожжи и снова принялся охаживать хлыстом конские бока.
Скорее, скорее в Петербург! Их ждут гвардейские полки!..
Экипаж вихрем влетел в столицу и сразу направился к казармам гвардейского Измайловского полка. А там шум, беготня, барабанный бой, крики: офицеры строят солдат для присяги, командир полка генерал-фельдмаршал граф Кирилл Григорьевич Разумовский выслушивает доклады.
Со всех сторон голоса:
— Чего тянут? Присягать надо!
— А где Михайлов? Батюшка где?
— Ох, Господи, священника забыли! Как же это, господа?
Послали двух гвардейцев за священником.
Батюшка Алексей Михайлов был стар, степенен, ноги передвигал медленно, и дюжие нетерпеливые гвардейцы, схватив под руки, буквально несли его по воздуху. Он вырывался и устрашал дребезжащим голосом:
— Куда тащите, мерзавцы?! Отлучу иродов!.. Прокляну!
— Потом-потом, — скороговоркой басили в ответ гвардейцы, прибавляя шаг. — Государыня ждет!..
Полк быстро присягнул Екатерине Алексеевне, а затем, в сопровождении офицеров-измайловцев, ее повезли к семеновцам, которые тоже не стали мешкать с присягой.
От казарм Семеновского полка все устремились к площади у Казанского собора, где уже ждали преображенцы. Восторженные офицеры салютуют шпагами, солдаты надрываются в ликующем «Виват!». Вокруг гудит, клокочет огромная толпа. В небо летят шапки, цветы.
Бряцая оружием, прискакала конная гвардия, побывавшая перед этим в доме своего ненавистного командира принца Георгия Голштинского и, разогнав слуг, оставила его крепко избитым в разграбленных покоях.
Архиепископ Дмитрий, пытаясь быть важным и торжественным, благословил Екатерину Алексеевну.
И снова скачка, теперь к Зимнему дворцу, где собрались члены Сената и Синода. Проворно, на скорую руку, составили манифест к народам империи…
Удивленные, напуганные, недоумевающие, а главное — не посвященные в происходящее прохожие вертели головами:
— Почему столько войска нагнали?
— Может, войну объявили?
— Ой, смотрите! Никак сама Екатерина Алексеевна!
— Господа, господа, да что же тут происходит?! Объясните кто-нибудь, господа!..
А происходит государственный переворот!
Именно так утром двадцать восьмого июня 1762 года свершился дворцовый переворот, который привел к свержению императора Петра III. На престол Всероссийской империи взошла, а точнее была возведена гвардейцами новая самодержица — 33-летняя Екатерина Алексеевна, принцесса Анхальт-Цербтская, звавшаяся до принятия православия Софьей-Августой-Фредерикой.
А спустя неделю — шестого июля — по городу пополз слух, будто бы Петр умер.
Через три дня слух подтвердился. В опубликованном в газете «Санкт-Петербургские ведомости» манифесте сообщалось, что бывший «император Петр III обыкновенным, прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим впал в прежестокую колику… и волею всевышнего Бога скончался».
Но истинная причина смерти монарха была иной. Прозрачный намек можно найти в записке Алексея Орлова, охранявшего вместе с группой заговорщиков сосланного в Ропшу Петра. «…Мы были пьяны, — писал Орлов Екатерине, — и он тоже. Он заспорил за столом с князем Федором, не успели мы их разнять, а его уж не стало. Сами не помним, что делали, но все до единого виноваты…»
Екатерина, прочитав записку, равнодушно подумала: «Перед Богом виноваты, но не передо мной…»
5
В начале сентября князь Долгоруков был вызван из армии для участия в коронации новой императрицы, которая должна была состояться двадцать второго числа.
Екатерина собственноручно написала ему коротенькое, но теплое приглашение:
«Князь Василий Михайлович! Я знаю, что вы просить не любите, никто же вас не вспомнит; следовательно, мне надлежит к вам писать, дабы вы по желанию нашему сюда ехали. А команду поручите кому под вами следует, снесясь о том с фельдмаршалом Салтыковым; а я всегда к вам, как и прежде, была благосклонна.