Возмущенная Екатерина предписала российскому послу в Варшаве князю Николаю Васильевичу Репнину выступить в сейме решительно, подчеркнув, что «Россия, гарантировав их права, требует от настоящего сейма восстановления диссидентам права свободного богослужения».
В жесткой форме сейму предлагалось также отменить без промедления ряд тягостных для диссидентов налогов, разрешить им строить православные церкви, позволить браки между лицами разных вероисповеданий… Требований было много.
Одновременно польскому посланнику в Петербурге, срочно вызванному на аудиенцию, императрица, не скрывая раздражения, сурово заявила:
— Я вас предупреждаю, господин посланник, и прошу довести мои слова до короля и сейма. Если настоящее мое требование, с которым выступил князь Репнин, не будет в точности исполнено — я не ограничусь одним этим требованием!
Провожаемый презрительными взглядами придворных, посланник в смятении покинул Зимний дворец и немедленно отправил Понятовскому донесение о содержании разговора.
Слабый, безвольный Понятовский, чувствуя себя обязанным Екатерине за ее поддержку в борьбе за корону, изъявил готовность собрать сейм и выполнить требования России. Но вскоре под напором фанатичных шляхтичей и духовенства, пригрозивших свергнуть его с престола, дрогнул и объявил Репнину, что не пойдет против собственного народа, а соединяется с ним для защиты веры от поругания.
— Ну что ж, — воскликнула зловеще Екатерина, топнув ногой, — глупость и коварство будут наказаны…
Заручившись негласной поддержкой прусского короля Фридриха II, она приказала ввести в дело армию. Сорок тысяч русских солдат, вступивших в польские земли, оказались весомым подкреплением политическому давлению князя Репнина.
Трактат был подписан!
Однако ввод армии в пределы Речи Посполитой встревожил Европу. Самолюбивые монархи не желали безучастно наблюдать за разваливающимся на глазах королевством. Все понимали, что от хода происходящих ныне событий во многом будет зависеть дальнейшее течение политической жизни на континенте. Вопрос был слишком жгуч, затрагивал интересы многих стран, чтобы долгое время оставаться неразрешенным. Усилия политиков могли на какой-то срок оттянуть развязку, но не могли предотвратить ее.
Особенно болезненно воспринимала польские события Франция, опасавшаяся укрепления политического влияния России в Европе. Прогуливаясь по аллеям Версаля, король Людовик XV раздраженно попрекал герцога Шуазеля:
— Вы упустили время, чтобы помешать русским раскладывать в Польше свой пасьянс!
Хрустя высокими каблуками по осевшему льдистому снегу, герцог, ведавший иностранными делами, вежливо возражал:
— Но это не значит, сир, что у них все карты сойдутся… Особенно, если кто-то смахнет их со стола.
— Из Парижа?
— Нет, сир, это может сделать Порта. Затяжная война с турками надолго отвлечет внимание русских от Польши.
— И вы знаете, как подтолкнуть к ней султана?
— Да, сир, знаю.
— Тогда развяжите руки Верженю!.. У России должно быть одно место — в европейской прихожей. Поставьте ее туда!
— Я завтра же отправлю необходимые инструкции, — склонил голову Шуазель…
Получив толстый, запечатанный сургучом пакет из Парижа и ознакомившись с содержанием находившихся в нем бумаг, французский посланник в Константинополе Вержень принялся стращать султана Мустафу III, великого визиря Муссун-заде и рейс-эфенди Османа неисчислимыми несчастьями, которые вот-вот обрушатся на Турцию, поскольку в результате грядущего раздела Польши между Пруссией и Россией последняя станет угрожать северным границам Порты.
Настойчивость Верженя в конце концов дала свои результаты. Воспользовавшись разгромом отрядом Василия Шило небольшого городка Балты[6], часть которого входила во владения Крымского ханства, верного своего союзника и вассала, Турция обвинила в этом преступлении Россию и двадцать пятого сентября 1768 года объявила ей войну.
2
Отсчитывавший последние дни октябрь по-зимнему дохнул морозцем, поля и холмы заиндевели, лужи подернулись тонким хрустящим ледком. Сбросившие наземь багряную листву оголенные леса зябко ежились под порывами холодного ветра, равнодушно взирая на проносившиеся мимо обшарпанные кареты нарочных офицеров из Польши, Вены, Киева, спешивших донести императрице известие о войне.
6
В июне 1768 года один из отрядов атамана Максима Зализняка, возглавившего мощное народное восстание «Колиивщина», разгромил польскую часть Балты, а затем атаковал и ее татарскую часть. Однако в отправленном в Константинополь письме дубоссарского каймакама Якуб-аги было указано, что нападение совершили русские войска, которые сожгли городок и убили до 1800 человек.
Позднее русской разведке удалось перехватить письма французского консула в Крыму барона Франца де Тотта, из которых стало ясно, что это он подговорил Якуба написать неправду.