Поглаживая пушистым концом пера круглую щеку, Никита Иванович перебрал в уме известные фамилии… «Фельдмаршал Салтыков? Нет, стар и болен… Князь Долгоруков? Храбр, — но бездарен. К тому же неуч… Румянцев? Знаменит, удачлив, Екатерину не любит. Нет, она его вычеркнет…»
В конце концов Панин остановил свой выбор на генерал-аншефе князе Александре Михайловиче Голицыне… «Он не опасен, ибо самостоятельного мнения в Совете иметь не будет… И еще Петра надо поставить!»
Никита Иванович макнул перо в чернильницу, посмотрел, как с отточенного конца сбежала черная капля, и написал фамилию своего младшего брата — генерал-аншефа графа Петра Ивановича Панина.
Далее Никита Иванович внес в список генерал-прокурора действительного тайного советника князя Александра Алексеевича Вяземского, себя («Это уж сам Бог велел!»), вице-канцлера действительного тайного советника князя Александра Михайловича Голицына, генерал-фельдмаршала графа Кирилла Григорьевича Разумовского и сенатора генерал-поручика князя Михаила Никитича Волконского…
В назначенный день — четвертого ноября — в 10 часов утра члены Совета собрались в Зимнем дворце. Подождав, когда все займут назначенные места, Екатерина заговорила без предисловий:
— Безрассудное поведение турок принуждает меня иметь войну с Портой. О причинах возникновения оной вам изъяснит граф Никита Иванович… А собрала я Совет для рассуждения о плане наших предстоящих действий… Меня беспокоят три вопроса, на которые я хочу получить вразумительные ответы. Первый — какой образ войны вести? Другой — где быть сборному месту для армии? Третий — какие предосторожности следует взять в обороне других, не соединенных с турками, границ империи? В прочие подробности время не позволяет входить… Кроме того, граф Захар Григорьевич доложит по делам Военной коллегии. А по делам иностранным еще раз послушаем графа Никиту Ивановича… У всех будет время подумать и высказать свои резоны.
Екатерина повернула голову к старшему Панину, взглядом разрешила начать доклад.
Никита Иванович раскрыл сафьяновую с золотым гербом папку и ровным, несколько монотонным голосом стал читать изложение событий, приведших, по его мнению, к войне. Доклад был составлен таким образом, что ни у кого не возникло сомнения в виновности Порты.
— Нам виновник понятен, — подал голос Орлов, когда Панин закончил говорить. — Но так ли воспримут это европейские державы?
— Смотря какие, — усмехнулся Никита Иванович. — Ежели Францию брать, так ей что ни говори — все одно будет.
Екатерина нетерпеливым жестом остановила разговор, кивнула Чернышеву.
Граф — тоже по бумаге — прочитал подготовленное в недрах его коллегии изложение войны России с Турцией во времена императрицы Анны, затем — по другой бумаге — объявил, в каких местах располагаются российские полки и в каком находятся состоянии.
Орлов, побаивавшийся неустойчивой позиции Швеции, предложил не спешить с передвижением войск из северных губерний на юг.
— Завязнув в боевых действиях в Польше, имея предстоящую кампанию на юге, надобно правильно оценить положение на северных границах, — предостерег он, играя бархатистым голосом. — Окружить себя с трех сторон неприятелями — значит возложить тяжелейшую ношу на армию, на казну, на народ… Не надорваться бы!
Орлов обращался к Чернышеву, но ответил ему Панин:
— Политические отношения с северным соседом ныне не столь напряженные, как в прежние времена, и вряд ли шведский король Густав попытается их обострить. Я полагаю, что с его стороны опасности нет.
Екатерина обвела взглядом присутствующих и с легким раздражением спросила:
— Так какую же войну будем вести, господа Совет?
Молчавший до этого Петр Панин выдавил скрипучим голосом:
— Наступательную!
Ему поддакнул вице-канцлер Голицын:
— Надо бы упредить неприятеля.
— Да, в российские границы впускать турок никак нельзя, — поспешно закивал головой генерал-аншеф Голицын.
— А ты что скажешь, Григорий Григорьевич? — Екатерина обратила взор на Орлова.
— Когда доводится начинать войну, — сдержанно ответил тот, — надлежит наперед думать и о ее конце, К чему будем стремиться?.. Цель нужна!.. А коль такой цели не иметь, то кампанию лучше вовсе не затевать и заняться изысканием способов к примирению.
— Помилуй Бог! О каком примирении вы говорите, Григорий Григорьевич? — изумился вице-канцлер Голицын. — Не принять вызов турок мы не можем! Над нами же вся Европа потешаться будет… Неужто мы так слабы, что даже Мустафе достойно не ответим?.. Нет, нет, войну надобно начинать обязательно! И вести до виктории!