Едисанцы налетели лихо, пуская стрелы в сгорбленные фигуры стрелков, уцелевших — срубили саблями.
— Не страшись! — кричал, размахивая шпагой, Вульф, поминутно оглядываясь на скакавших к батарее ногайцев. — Успеем!.. Залпо-ом, пли-и!
Картечь, опять вспенив снег, срезала еще два десятка турок; они дрогнули, побежали назад к берегу.
— А теперь, соколики, крути пушки в тыл! — отважно вскричал Вульф. — Бог не выдаст… — И, вздрогнув, упал с едисанской стрелой в спине.
Развернуть пушки артиллеристы не успели — ногайцы издали пустили меткие стрелы, а затем, наскочив на батарею, добили раненых.
Оборвав тревожный звон колоколов, занялась пламенем стоявшая в центре Орлика церковь Великомученицы Варвары, зачадили укрытые снегом хаты, заметались между ними мужики и бабы, спасаясь от острых едисанских сабель…
В Орлике Керим-Гирей задержался на пять дней: ждал, когда перейдет Буг все его многотысячное войско. А затем двинулся в глубь Елизаветинской провинции.
Длинные переходы по бездорожью, по лесистой, холмистой местности были изматывающе трудными. Особенно последний, после которого, уже в кромешной тьме найдя обширную поляну, окруженную со всех сторон густым лесом, уставшее войско буквально свалилось с седел на снег.
А утром, оглядев пространство, густо заполненное людьми и лошадьми, Керим-Гирей ужаснулся: то, что вчера ночью все приняли за поляну, на самом деле оказалось замерзшим озером.
Барон Тотт, кутаясь в огромную лисью шубу, настаивал на казни начальника передового отряда, выбравшего неудачное для ночлега место.
— Если бы внезапная оттепель подтопила лед, — простуженно взывал он к хану, — мы лежали бы сейчас на дне… Все!.. Как слоеный пирог: люди, лошади, кибитки.
Керим-Гирей лязгнул зубами:
— Али-ага хороший воин. Он искупит вину.
— Как эти?
Барон указал затянутой в перчатку рукой на группу сипах, которые с жуткими, заунывными криками бросались в черную прорубь. Обмороженные, исхудавшие, Доведенные до отчаяния тяготами зимнего похода, турки решили прекратить свои страдания смертью.
— Они сами хотят умереть, — бесстрастно изрек хан, отводя взор от проруби. — А жизнь аги в моей воле.
Темный тугой поток безжалостно затянул турок под ледяной панцырь и, зажав мертвой хваткой в своих холодных объятиях, медленно понес к устью, чтобы через много верст выплюнуть их распухшие тела в южных лиманах.
Равнодушно обсуждая бессмысленную гибель сипах, войско торопливо покинуло опасное место и направилось к Ингулу.
Наступившая через день сильная оттепель, которой так боялся Тотт, размягчила речной лед. Привычные к каверзам погоды, к переправам через большие и малые реки, ногайцы переходили Ингул осторожно, налегке, по одному, и почти все достигли другого берега.
Сипахи же проявили свойственную им недисциплинированность, беспорядочной толпой высыпали на лед и жестоко поплатились за непослушание своим командирам. Подтаявший ледяной покров Ингула не выдержал тяжести множества людей и лошадей и проломился, образовав огромную полынью, враз поглотившую неосмотрительных турок.
Помрачневший Керим-Гирей, стиснув зубы, безмолвно наблюдал за гибелью сипах, которым никто уже не мог помочь.
Надрывно крича, цепляясь друг за друга, за гривы пронзительно ржавших лошадей, несчастные турки, захлебываясь, барахтались в жгучей ледяной воде; набухшая, ставшая свинцовой одежда сковывала движения, пудовой гирей тянула на дно. Многозвучный тягучий гул, плотной пеленой повисший над шевелящейся полыньей, с каждой минутой пугающе слабел и наконец последним, неясным, оборвавшимся звуком нырнул под неровную кромку льда.
Над зажатой с двух сторон возвышенными берегами рекой, огромным черным зрачком уставившейся в голубое безоблачное небо, воцарилась гнетущая тишина. Ногайцы и татары, густо облепившие берега, отрешенно глядели на переставшую бурлить гладь Ингула. Барон де Тотт, расширив в ужасе глаза, сбивчиво крестился трясущимися пальцами. Смуглая обветренная щека Керим-Гирея мелко дрожала в тике. Почти мгновенная нелепая смерть такого большого числа воинов[10] обволакивала разум смутным, неосознанным страхом.
Керим-Гирей первым очнулся от оцепенения, закричал мурзам и агам, чтобы войско продолжало переправу. А затем, обернувшись к Тотту и кивнув в сторону полыньи, сказал подавленно:
— В Париже такого не увидишь, барон.
— Да, — шепнул, потрясенный случившимся, Тотт. — Жуткое зрелище.
— У плохих воинов и смерть никчемная.
10
Из 6 тысяч турок, оставшихся к этому времени у хана, 4 тысячи нашли общую могилу в холодных водах Ингула.