Тотту, внутренне жалевшему турок, не понравились слова хана. Он не сдержался и с резкостью, даже, пожалуй; чрезмерной, попрекнул его:
— Пока у вас слишком много смертей, но мало побед!
— Не терпится видеть покоренные крепости? — вяло усмехнулся Керим.
— До сего дня я видел только пылающие села.
— Так и должно быть, барон… Чем больше земель я опустошу, тем труднее будет гяурам возродить на них жизнь. Придется все строить заново, закладывать магазины, собирать припасы для армии. Ибо без них она — на Крым! — не пойдет. И поэтому, барон, я буду жечь здесь все, что горит… Впрочем, возможно, завтра ты увидишь и крепость… Я отделяю двадцать тысяч воинов в предводительство калги-султана и посылаю на Самару-реку и к Бахмуту. А сам иду к русской цитадели…
К полудню следующего дня 50-тысячное войско хана черной тучей обложило Святую Елизавету. Керим-Гирей не знал, какие силы скрыты за ее каменными стенами, но обилие пушек, угрожающе глядевших во все стороны, подавило у него желание идти на приступ. Вместе с тем, опасаясь ночной вылазки русских, он вечером послал к крепости несколько сотен ногайцев, велев им погромче шуметь, создавая видимость подготовки к штурму.
Комендант крепости генерал-майор Александр Исаков, которому доложили о приближении татар, поспешил вывести гарнизон на стены и больше часа простоял на бастионе, Прислушиваясь к доносившимся снизу приглушенным крикам, вглядываясь в мерцание множества факелов. Батальоны были готовы отразить приступ, но татары почему-то медлили. Изрядно продрогнув, Исаков спустился вниз и вернулся в свой дом, приказав полковнику Корфу прислать за ним в случае начала штурма.
Замерзая на студеном ветру, под легкий перезвон колоколов соборной Троицкой церкви российские солдаты провели на стенах всю ночь, так и не сомкнув глаз. Татары же, у жарких костров, отдыхали, радуясь хитрой уловке хана. Лишь под утро вконец иззябший Корф, поняв, что неприятель обвел его вокруг пальца, оставил на стенах усиленные посты и вместе с батальонами отправился в казармы.
Днем Керим-Гирей объехал крепость, еще раз внимательно осмотрел бастионы, пересчитал пушки и окончательно отказался от намерения ее штурмовать. Подняв свое войско, он обошел Святую Елизавету и, спалив дотла стоявшие неподалеку села Аджамку и Лелековку, устремился дальше.
Жаждавший сражения Корф предложил Исакову послать в погоню гарнизонную кавалерию. Но генерал, округлив глаза, раздраженно замахал руками:
— Ни в коем случае, полковник!.. Мы выведем батальоны в поле, а басурманы повернут и порубят всех!
Отказ звучал убедительно, но по тому тону, каким он был произнесен, Корф понял, что комендант трусит и хочет отсидеться за мощными каменными стенами.
«Батальоны бережет… Ишь какой заботливый», — пренебрежительно думал полковник, шагая по протоптанной в скрипучем снегу дорожке к казарме.
Исаков так и не вышел из крепости. А Керим-Гирей, оставляя за собой пылающие села, продолжал беспрепятственно углубляться в Елизаветинскую провинцию.
Однако обремененное большой добычей войско двигалось все медленнее, становилось трудно управляемым. На упреки барона Тотта, не раз высказывавшего недовольство этими обстоятельствами, Керим отвечал однообразно:
— Можешь перерезать весь скот и пленников…
Но главные неприятности, как оказалось, были впереди. Внезапные жестокие морозы словно серпом выкашивали слабеющее ханское войско. В одну из ужасных ночей, когда к двадцатиградусному морозу прибавился тугой ледяной ветер, разметавший все костры, Керим-Гирей враз потерял 3 тысячи человек и 13 тысяч лошадей.
Утром место ночевки представляло собой огромное, засыпанное снегом, бугристое кладбище.
Отощавший барон Тотт, замотав побелевшее лицо шерстяным шарфом, едва шевеля стылыми непослушными губами, стал умолять хана прекратить этот безумный поход.
— Потери вашей светлости будут такими, что их не восполнят никакие приобретения, — сипел барон.
Керим-Гирей, сдирая с бороды сосульки, злобно накричал на него. Но понимая, что набег обречен, повернул войско к польской границе…
(Посланный Воейковым в Елизаветинскую провинцию секунд-майор Грачев объехал в марте разоренные земли и составил подробные ведомости понесенных убытков. Позднее — в реляции от 24-го апреля — Федор Матвеевич, основываясь на подсчетах майора, донесет Екатерине:
«Взято в плен мужского полу 624, женского 559 душ; порублены, найдены и погребены 100 мужчин, 26 женщин; отогнано рогатого скота 13567, овец и коз 17100, лошадей 1557; сожжено 4 церкви, 6 мельниц, 1190 домов, много сена и прочего…»)