Румянцев, обращаясь к Долгорукову, опять обругал Чернышева:
— Захаркины уловки славно смотрятся в Петербурге. А здесь лучше вижу я!.. Находясь в безводной степи под палящим солнцем, пехота и калмыки не смогут надолго запереть татар в полуострове. Первейшая мера по защищению наших границ есть только одна — удержать неприятеля страхом потерять свои крепости, которые послужили бы нам ключом к дальнейшим викториям. Перекоп — вот что надо брать!.. И Очаков тоже!
Однако понимая, что все уже решено, что Екатерина план кампании не изменит, командующий с еще большей ревностью продолжал укреплять южные рубежи.
По его приказу князь Долгоруков должен был подготовить к переправе на правый берег Днепра корпус генерал-поручика Георга фон Далке, в который входили бригада генерал-майора графа Валентина Мусина-Пушкина (Черниговский и Воронежский пехотные полки) и бригада генерал-майора Вильгельма фон Лебеля (Белевский, Ряжский и Елецкий полки). Кроме того, были даны ордера о передвижении на новые места нескольких пехотных и кавалерийских полков, неразумно поставленных генерал-майором Исаковым у польских земель.
Новую тревогу принес рапорт кошевого атамана Запорожского войска Петра Калнишевского, полученный третьего апреля. Он сообщил Румянцеву и Долгорукову о внезапной смерти Керим-Гирея…
С наступлением весны жаждавшие мести за недавний набег запорожские казаки стали все чаще проникать в земли Крымского ханства. Скрываясь по оврагам и балкам, один из отрядов подошел со стороны Буга к Очакову, на рассвете двадцать второго марта подстерег турецкий разъезд и в короткой схватке разбил его. А раненого командира Бешлей-агу казаки захватили с собой в Сечь.
Калнишевский допросил пленного, который, боясь пытки, скороговоркой подробно рассказал об очаковском гарнизоне, о числе пушек, припасов. И, между прочим, упомянул, что тело хана на днях привезли в Очаков, морем переправили в Кинбурн, а далее — в Крым, чтобы похоронить на родовом кладбище Гиреев в Бахчисарае.
— Погоди, погоди, — удивленно изогнул бровь Калнишевский, — Крым-Гирей помер?
— И хан, и пять его знатных мурз в одну ночь разом преставились, — охотно пояснил ага. И добавил с доверительно-униженной улыбкой: — Молва их несчастную смерть приписывает отраве…
Новым ханом стал племянник Керим-Гирея — Девлет-Гирей-султан, сын покойного Арслан-Гирей-хана. Завистники распустили слух, будто бы Девлет был лично причастен к скоропостижной смерти дяди, явившейся — а этого никто не скрывал! — суровым отмщением Порты за неудачный набег.
Барон де Тотт, бывший при Керим-Гирее всю зиму, заподозрил в отравлении лекаря Сираполо, потребовал арестовать грека и даже поехал в Константинополь, чтобы добиться суда над ним. Но в серале к его жалобам отнеслись прохладно и оставили их без последствий.
Знаки ханской власти, присланные султаном Мустафой, Девлет-Гирей принял без колебаний, как должное…
Тревога Румянцева, которую вполне разделял Долгоруков, основывалась на простом рассуждении: новый хан был обязан показать султану свою верность. И лучшим способом для этого стал бы внезапный удар со стороны Перекопа в тыл Второй армии.
6
Покинув в начале апреля зимние квартиры, полки Первой армии, обремененные длинными обозными колоннами, неторопливо подползли к Днестру, намереваясь штурмовать Хотин. Однако у нерешительного по характеру Голицына с самого начала дело не заладилось. Подойдя к окрестностям крепости и оглядев ее мощные укрепления, он простоял в бездействии несколько дней, а затем отдал приказ об отступлении.
В Петербурге, с нетерпением ожидавшем первых победных реляций, такие действия Голицына восприняли с крайним раздражением. Даже Захар Чернышев, по предложению которого князя назначили главнокомандующим, недоумевал:
— Что ж он мечется, как заяц? Сие для чести полководца совершенно неприемлемо и постыдно!..
Петр Панин, громогласно, без всякого стеснения злорадствовал, намекая на заседание Совета:
— Ему б на колени перед пашой упасть да слезу выдавить. Глядишь, тот и сдал бы Хотин…
Никита Иванович Панин вел себя сдержанней. Но в присутствии императрицы проявил озабоченность, предупреждая, что подобные действия командующего самой сильной и многочисленной армии могут быть истолкованы турками как неготовность России к войне, как ее слабость.
— Действительно, слава нашего оружия требует отмены настоящей его позиции! — раздосадованно согласилась Екатерина и подписала рескрипт, в котором строго выговаривала Голицыну: