Эмир торопливо закивал:
— Да, да, теперь, когда русское войско разбило хана и тот бежал, мне будет легче уговорить мурз к отторжению.
Веселицкий, набивавший трубку табаком, замер.
— Куда бежал?
— Когда войско пошло на штурм, — словоохотливо объявил Эмир, — хан сказал мне, что поедет в Балаклаву.
— Зачем?
— Оттуда, из Балаклавы, один Путь — в Порту… Или в Румелию… И коль уедет, народ быстро отречется от него в пользу России.
— Сам народ ничего не может, — возразил Веселицкий, раскуривая трубку. — Стаду нужен пастух, народу — хан… Но твоя откровенность и усердие похвальны! Иди, уговаривай!.. А потом пришлешь нарочного с письмом, ежели сам не вернешься. Справишь дело — получишь награду!
Эмир-хан благодарно затряс головой и заискивающе попросил представить его Долгорукову, чтобы рассказать о своей миротворческой миссии.
— Его сиятельство весьма занят, — холодно изрек Веселицкий, дохнув на каймакама сизым дымом. — Представлю, когда весть добрую принесешь.
Эмир пообещал вернуться с ответом через пять-шесть дней…
Ожидая, пока подсохнет дорога, ведущая от Перекопа в центр Крыма, армия простояла почти весь день и лишь в 4 часа после полудня несколькими колоннами двинулась в сторону Соленых Озер. Пройдя за пять часов двадцать пять верст, полки остановились на ночлег у опустевшей деревни Ахтам, все жители которой сбежали вместе с отступавшими из Ор-Капу турками и татарами.
С утра опять зарядил дождь, мелкий, нудный. Долгоруков надеялся, что он не будет затяжным, но время шло, дождь продолжал поливать степь, и в 2 часа дня, потеряв терпение, Василий Михайлович приказал бить генерал-марш.
Покинув Ахтам, колонны снова двинулись на юг.
Вскоре дождь усилился и к вечеру превратился в настоящую грозу. По небу, раздирая тучи огненными разводами, судорожно метались ветвистые молнии, воздух дрожал от могучих раскатов грома, потоки воды обрушились на притихшую степь.
Тяжелые обозы мигом увязли в грязи, отстали от пеших и конных колонн. Ближе к полночи, пройдя тридцать одну версту, совершенно выбившаяся из сил армия вошла в деревню Шокрак.
Долгоруков, закутавшись в плащ, вылез из кареты, хлюпая сапогами по лужам, прошел в приготовленный для него дом. Выпив водки, переодевшись в сухое платье, он хмуро выслушал доклады командиров колонн.
Доклады были неутешительные: вся артиллерия и обозы, растянувшись на несколько верст на разбухшей дороге, намертво застряли в непролазной грязи.
Василий Михайлович обматерил офицеров и приказал объявить растаг.
Весь следующий день армия отдыхала, участливо наблюдая, как в деревню вползали измученные упряжки, натужно тащившие орудия, понтоны, возы с инженерным и прочим имуществом.
Посланные на разведку казачьи разъезды привели в лагерь жителей окрестных селений. Веселицкий отобрал несколько человек, знавших по-русски — армян и греков, — и допросил их.
Люди говорили разное: одни утверждали, что 20-тысячное турецкое войско во главе с двухбунчужным Абазы-пашой шло из Кафы к Ор-Капу, но, встретив бегущих с линии турок, повернуло назад; другие — что всем татарам Селим-Гирей велел отправить жен и детей в горы, а самим собираться к Салгиру, чтобы остановить продвижение русских к прибрежным крепостям; третьи клялись, что Абазы-паша ведет к Салгиру 40 тысяч янычар, а все татары собрались в Карасубазаре и хотят отдаться в протекцию России.
Обо всем услышанном Веселицкий доложил Долгорукову.
Тот посопел толстым носом, буркнул коротко;
— С них взятки гладки… Эмир вернулся?
— Срок не подошел, ваше сиятельство, — развел руки Веселицкий. — Но джамбуйлукский хан Хаджи-мурза прислал человека с письмом.
— И что написал?
— Просит ваше сиятельство остановить армию под Перекопом, пока не придет ответ на манифест.
— Ишь чего захотел, — насмешливо фыркнул Долгоруков. — Раньше следовало о том думать да крымцев уговаривать!. Отпустите басурмана без ответа…
4
Расстояние от Перекопа до Кезлева генерал Броун прошел за три дня. Полагая, что турки окажут сопротивление, он за три версты от города остановил деташемент, изготовился к сражению: Брянский и Воронежский полки построил в полковые каре, между ними и на флангах разместил артиллерию; здесь же, на флангах, поставил два полка донских казаков. Пять эскадронов гусар Молдавского полка полковника Шевича и четыре роты гренадер генерал оставил в резерве.
Но Кезлев словно вымер — ни движения, ни звука.