Разбитые губы кровоточили, затем кровь потекла из разбитой брови, заливала глаз. Он торопливо смахивал ее, стараясь увернуться от жестоких кулаков. Услышал чей-то предостерегающий голос:
— Эй, отроки!.. Драка-то, небось, до первой крови?
И голос ненавистного Варяжко:
— Нет!
— А как же?
— Пока один стоит на ногах!
Владимир из последних сил бросился на врага. Он видел торжествующую ухмылку. Румяное лицо Варяжко оставалось целым, только на костяшках пальцев появились ссадины. Он почти не запыхался, теснил умело. Владимир обреченно понял, что Варяжко — не княжичи, что любят поспать и поесть. Этот сам явно упражняется до темных мух в глазах. А так как черной работы у него нет, то может упражняться все дни…
Сильный удар в голову потряс. Перед глазами вспыхнули искры, будто в догорающий костер швырнули камень, ноги подломились. Но еще до того как упал, сильный завершающий удар пришелся снизу в челюсть и буквально поднял его на воздух.
Тьма наступила раньше, чем он ударился оземь.
Глава 10
Святослав, огромный и весь в железе, пропахший дымом костров и конским потом, вошел в горницу быстрым неслышным шагом. Его сравнивали с пардусом, ибо двигался как пардус: неслышно и молниеносно, был свиреп в бою и умел с любой дружиной быстро одолевать немалые расстояния.
Его острые серые глаза быстро пробежали по горнице, ухватив всю разом, с двумя детьми и женой, тесными стенами и двумя окошками. Там, за решеткой на окнах призывно синеет бескрайний простор, там просыпается душа и рвется в полет, там степь бросается под копыта его коня, а он в бешеной скачке слышит призывные звуки медных труб, зовущих к победам, славе, настоящей мужской жизни!
А в горнице под взглядом острых глаз каждый ощутил потрясение, будто сильные руки великого князя больно ухватили за плечи.
— Дети мои, — сказал он негромко, но страшная сила чувствовалась в его голосе. — я опять на брань… Но гибнет не тот, кто воюет, а кто сидит сиднем. Он уже мертв! Молодые да сильные народы ищут новых земель, а когда находят — берут по праву сильного. Так наш дед привел на эти земли русов из своей Руси и построил Русь Киевскую. А из дальних неведомых земель пришла дикая орда конных болгар во главе с ханом Аспарухом, захватила земли наших братьев славян, обратив их в рабство, основала свое царство, назвав его Болгарией… Теперь болгары нападают на ромейские земли. Царьград, с которым мы в союзе, просит помощи. Он прислал деньги, но я и без денег верен слову.
Ярополк сказал рассудительно:
— Отец, но ведь славяне и болгары уже сдружились. Болгары выставляют свою конницу, а славяне идут пешими. Но бьются против ромеев вместе!
Святослав неожиданно усмехнулся:
— Вятичи тоже идут в моем войске! Но с охоткой ли? Я иду на болгар, но они воины смелые, ярые, а воинская судьба переменчива. Я побеждал, но так ли будет всегда? Увы, нет уже моей матери, что блюла покой земли Русской. Не на кого оставить мне Русь. Остались только вы, мои подросшие соколята.
Он заметил заблестевшие глаза Ярополка, увидел как заалели щеки Олега. Они были хороши, эти сыны от угорской княжны. Рослые, с ясными чистыми лицами, смышленые, с детства обученные как управлять землями, как собирать дань, как подбирать помощников, как править суд и блюсти покон.
— Тебя, Олег, я шлю князем в богатую землю древлян. Будешь сидеть в Искоростене, бывшем их стольном граде. Под твоей рукой будут все тамошние города и веси, а их у древлян множество. Собирай исправно дань, блюди покон отцов наших и чти богов.
Ярополк подался вперед, но Святослав, не обращая на него внимания, нежно привлек к себе Олега, обнял и троекратно расцеловал. Наконец повернулся к Ярополку:
— А тебя, Ярополк… оставляю вместо себя в этом стольном граде Киеве. Блюди покон, чти богов, береги рубежи земли Русской.
Он прижал к груди Ярополка, расцеловал.
— Спасибо, отец, — сказал Ярополк прерывающимся голосом. — Клянусь всеми богами, я не посрамлю чести отцов. Я буду беречь землю Русскую до твоего возвращения.
— В помощь тебе бояре и знатные люди Киева, — добавил Святослав. — Слушай их советы, поступай разумно. Они битые жизнью люди, видали всякое. Я выступаю в поход через неделю, так что уже завтра я объявлю боярам о своем решении.
В горницу вошел Добрыня, остановился на пороге. Святослав, стоя к нему спиной, сказал резко:
— Что там еще?
— Прибыла малая дружина тиверцев. Вооружены неплохо, но треть коней сбила ноги. Торопились, знают тебя.
— Где они?
— Я велел им разбить лагерь в двух верстах от городских ворот.
Святослав хлопнул Ярополка по плечу, уже рассеянно, повернулся к Добрыне:
— Поедем посмотрим. За неделю их надо подготовить.
Он шагнул к дверям, уже весь на поле брани, на дорогах Болгарии, среди битв, звона оружия и победных кличей.
На другой день с раннего утра во всех очагах горел огонь, в котлах кипела вода. Повара и стряпухи сбивались с ног. Святослав прислал дюжину дружинников, те пригнали подводы с битой дичью, птицей, тушами кабанов, оленей. Жарили во дворе на углях, а на гигантских вертелах истекали соком ободранные туши свиней, овец, гусей.
К чему-то готовились, в терем прибывали знатные люди Киева. Челяди велели одеться в чистое. Владимиру тоже дали одежку чистую, хоть и латанную-перелатанную. К полудню стало известно, что готовится, челядь ахала и перемывала косточки княжичам и воеводам, глухо негодовала на Святослава, что снова уезжает в дальние земли, уводит сильное войско, а Киев остается без защиты.
Правда, торки и берендеи берегут рубежи, а печенеги честно блюдут договор о дружбе. Но все же непривычно, когда уходит все войско росичей! Печенегов трудно считать своими, когда даже соседние племена русского языка то и дело нападают, жгут села, а полон уводят на продажу в заморские страны иудеям!..
В полдень прибыли купцы и знатные люди Новгорода. Они добирались несколько недель, торговали, с ними были две подводы заморских гостей. Трое германских купцов, молодых да рисковых, решили поискать торгового счастья в глубинах Руси.
Владимир сбивался с ног, обслуживая гостей. Он за годы после возвращения из Царьграда подрос еще, раздался в плечах, не по годам рано превращаясь из мальчишки на побегушках в паренька, на которого можно положиться и в более трудном деле. Он был быстр, понятлив и услужлив, с ним любили иметь дело, хотя с ним никто не сближался. Робич был молчалив, что-то держит затаенное. Из Царьграда вернулся другим, взгляд стал иным, речь замедлилась, словно каждое слово проверяет трижды, осматривает и поправляет перья, прежде чем, как синичку, выпустить на волю.