Обойти стремительной конной лавой крепость просто невозможно, остается одно – бить в лоб, а здесь вся огненная мощь. Здесь, перед гуляем, все крупные деревья спилены, оставлен лишь редкий подлесок, который не укроет атакующих ни от дроби, ни от стрел, но который в сочетании с триболами нарушит стройность атаки, собьет ее стремительность. Против же обходных маневров, к которым татары, если, конечно, решат разгромить русскую рать, обязательно прибегнут, можно по оврагам посадить крепкие засады. Но об этом не сиюминутная забота. Сейчас важно татар науськать.
Позвав Фрола Фролова, Михаил Воротынский повелел ему:
– Скачи к князю Андрею. Скажи ему: с Богом.
Надежная штука гуляй-город. Сколько раз, раскинув в момент крепкие китаи из толстых досок и, подперев их бричками, встречали русичи степняков и, выдержав первый удар конной лавы, сами шли в наступление и побеждали.
Тумены Чингисхана, которые вел к Днепру Субудей, тоже споткнулись о гуляй-город, в котором засела киевская дружина. Заманенные в степь татаро-монголами дружины князей черниговского, смоленского, курского, трубчевского, путивльского, волынцы, галичане и кипчаки разбиты поодиночке собранным в кулак субудеевским войском, которое, в общем-то, по численности не превосходило русское. Погнавшихся за остатками разбитых русских дружин и остановил гуляй-город киевского князя Мстислава Романовича. Всего десять тысяч ратников три дня отбивали лютые штурмы татар, губили их сотнями.
Стрелы татарские не пробивали умело подогнанные китаи из сосновых плах, а дружинники киевских князей, стоя на бричках, метко вышибали из седел пришельцев незнаемых. Тех же, кто пробивался к стенам гуляй-города и пытался подняться на них, секли боевыми топорами на длинных топорищах, обоюдоострыми мечами и шестоперами.
Видя, что не одолеть дружины киевские, Субудей пошел на коварную подлость: отправил со своими послами окованного в цепи бродника, плененного в проводники в самом начале похода, чтобы тот уговорил русских сложить оружие и идти безбоязненно в свой Киев. Субудей обещал освободить и самого бродника, и никого из ратников не трогать. Он предлагал мир. Он заверял, что отпустит всех, кого захватили его чауши в плен. Всех до единого. Он предлагал дружбу.
Честные по природе, доверчивые русичи вышли из своей походной крепости брататься с неведомыми пришельцами и были тут же иссечены саблями. Этот урок долго помнили воеводы и дружинники русских городов и старались впредь не попадаться на удочку, однако хитрость и коварство степняков были настолько неожиданными и непредсказуемыми, что не раз еще дружины князей русских гибли напрасно, сдавали даже неприступные города, как Козельск, меньшей по силе рати.
«Нынче вы у меня попляшете под мою дудочку! – довольный полностью гуляй-городом и вдохновенностью воинов, жаждущих сечи с ворогами, торжествовал Михаил Воротынский. – По заветам чингисхановским и субудеевским бить вас буду!» Велел позвать первого воеводу Ертоула. Приказал:
– Спешно, пару часов у тебя всего времени, разбросай триболы. Саженей на полета от гуляя. Дальше не нужно. Свои бы не налетели. Два прохода с тыла оставь. Вышли туда проводников, чтобы опричному полку указали входы в гуляй.
Через два часа, когда ему доложили, что триболы разбросаны, проводники на своих местах, князь Михаил Воротынский приказал изготовиться к стрельбе пушкарям, стрельцам из рушниц и самострелов. По его расчету вот-вот должен был притащить за собой Передовой полк татар.
Так и вышло. Едва успели пушкари установить как следует свои пушки, а стрельцы разместиться на подводах так, чтобы и стрелять было ловко, и друг дружке не мешать (а плотность такая, что плечо к плечу), как появился всадник с красным флажком на копье. Помаячил не более минуты перед гуляй-городом, ускакал влево и скрылся в чаще лесной. Так было условлено подать весть, если татары гонят полк.
– Зажигай фитили! – понеслась волной команда от орудия к орудию. – Сыпь порох на полки!
Стрельцы тоже изготовились. Ратники, кому шестоперами, топорами и мечами встречать ворогов, если дело дойдет до боя рукопашкою, тоже скучились всяк против своего участка. И притих гуляй-город, творя сотнетысячную молитву: «Сохрани и помилуй, Господи! Не дай торжествовать над рабами твоими неверным басурманам. Не отврати лица своего от России православной».
Первые всадники опричного полка высыпали на покосное поле. Самые, если не знать приказа главного воеводы, трусливые. Через поле – наметом. Напрямик к гуляй-городу. И вот уже все большущее поле покрылось всадниками (добрая дюжина тысяч как-никак), стремительно несущимися к крепости на холме. Такое впечатление, будто сейчас они кинутся на штурм. Половину поля проскакал уже полк, и лишь тогда из леса вылетели первые сотни преследователей.
– Слава Богу, воронье пожаловало! – довольно проговорил Михаил Воротынский, который стоял на бричке и внимательно наблюдал за происходящим перед крепостью.
Не только неприязни ради назвал князь ногайских всадников вороньем. Они резко отличались от русской рати: вместо кольчуг или чешуйчатых лат – нагрудники из воловьей кожи, на головах – не сверкающие на солнце шеломы, а малахаи, толсто стеганные и тоже темные; кони у них темных мастей, и издали татарские всадники виделись черными, действительно, как вороны, вот народ и прилепил им кличку – воронье. Да и нравом татары вполне подходили на эту нахальную, вероломную птицу.
Опричный полк начал сплачиваться, словно готовиться к бою рукопашкою, ногайцы, уже кинув поводья на шеи тренированных своих коней, взялись за луки, еще немного, и полетят стрелы саранчевыми тучами на отступающих, стоит им лишь остановиться и дать возможность ногайцам приблизиться на полет стрелы. Вот-вот это произойдет. Вот-вот.
Гуляй-город затаил дыхание: не припозднятся ли воеводы? Впрочем, поспешность тоже не на пользу. Нужно накатить тумен ногайский на гуляй-город так, чтобы не только пушками попотчевать можно было незваных гостей, но и из рушниц и из самострелов достать. А сделать это можно лишь тогда, когда татары, которые наверняка уже увидели гуляй-город, посчитают, что русские ратники спешат укрыться в нем и что, воспользовавшись этим, можно будет ворваться в крепость на плечах бегущих. На этом и строился весь расчет. Не сплоховали бы только князья Хованский и Хворостинин да и все остальные воеводы и ратники-опричники. «Пора бы. Трубу! Трубу! – мысленно командовал князьям-воеводам опричного полка Михаил Воротынский: – Пора! Трубу!»
И словно услышал приказ воеводы главного князь Хованский: пробасила его боевая труба, в тот же миг многоголосьем подхватили трубы тысяцких и сотников, и полк, словно послушная десятка ратников, рассекся точно посредине и не веером начал обходить гуляй-город, а понесся к правой и левой опушкам, все более и более очищая середину поля – татарская лава не вдруг поняла, что произошло, а, поняв, не сразу смогла остановиться: конь, увлеченный массой скачущих собратьев, не вдруг подчинится поводу – вот в это самое время многоствольный орудийный залп осыпал ногайцев крупной дробью и ядрами, прореживая лавину.
Положение куда как неприглядное. Самое разумное решение – отступить, и Теребердей (а именно он вел тумен ногайских конников) прекрасно это понимал, но пока тумен будет разворачиваться, огонь пушек, рушниц и самострелов выбьет не одну сотню. Да и ложно отступавший полк (поздно понял это Теребердей) вот-вот скроется в лесу, и кто знает, не перекроет ли он путь отступления. Мурза Теребердей принял самое смелое решение – без остановки штурмовать гуляй-город.
– Урагш!
Еще миг и поле взвыло истошно: «Урр-а-а-гш!» и понеслось на гуляй-город, стегая нагайками своих верных коней. Грохот орудий и рушниц, густо стрелявших по несущимся конникам, утонул в тысячеголосом татарском боевом кличе: «Вперед!»
Ничто, казалось, не сможет остановить десятитысячную черную лаву озверевших людей и разгоряченных коней. Ничто!