Летом, на фоне почерневших от солнца и дождей завалов, вода в озере кажется невероятно голубой, а трава и дубравы по берегам - немыслимо зелеными. Сейчас же вода в озере почти черная. На песчаном берегу Ярош сбрасывает ношу, раздевается догола и бросается в холодную воду.
Выскочив на берег, он протягивает ладони к скудному осеннему солнцу, и горячо шепчет, - Хорс, Хорс, глаз неба! Благо, что ты есть! Благо, что я есть! Благо, что есть вода! Благо, что есть пища! Хорс, Хорс, глаз неба! Благо, что ты есть! Хорс, Хорс!.. Омма!
Он утыкается лицом в ладони и так стоит, пока на теле не высыхает последняя капля воды, а из души не исчезает печаль.
Одевшись, Ярош идет вдоль берега.
Озеро понемногу сужается, по берегам густеют бурые заросли камыша. По левую руку, на кочках, краснеет клюква, и мальчик набирает ягоды на кисель; тут же надирает торфяного мха - сгодится для закрывания ран.
Потом озеро сходит на нет и Ярош упирается в гать, проложенную сквозь заросли камыша и осоки на другой берег. Он идет по колыхающейся под ногами бревенчатой дороге, и сердце его сладко сжимается: совсем скоро он минует последние ловушки и тупики, засека кончится и он очутится на вольном просторе.
От городища вход в засеку не закрывается, ибо не один враг не сможет пройти этот путь без проводника, и потому Ярош знает: когда пройдешь последний поворот, в конце сумрачного коридора увидишь деревянный тын и сиющего оленя ромейской работы на пике княжеского терема.
Открывшийся вдали сияющий олень неудержимо манит Яроша и он бежит.
Обрывающаяся засека тянется вдоль пологого берега извилистой речки, которую нарекли Завитой. Напротив входа в засеку, через Завитую, проложен бревенчатый мост. По нему и бежит Ярош, и по инерции вылетает наверх холма.
По левую руку от него княжье городище, обсыпанное земляным валом и обнесенное бревенчатым тыном, по правую - низкие избы посада.
Кривые улицы посада, сбегающие вниз от городища, пусты и густо заросли травой, ворота в княжью ставку приоткрыты. Мальчик складывает ладони лодочкой и кричит. - Тя-а-т-я-я!..
Прислушивается. Еще кричит.
Где-то внизу, в посаде, откликаются. Ярош замирает: не эхо? не почудилось ли?
Почти через две улицы, за дальней избой под соломенной крышей, он видит седоголового человека, машущего руками.
- Тятя! Тятя!.. - кричит Ярош, сбрасывает со спины вьюк с войлоком, котомку, и бежит вниз, по кривой заросшей улице. Колчан больно бьется по правому бедру, и мальчик на ходу отстегивает его.
Он выбегает за угол и... видит бегущее на него седоголовое, лохматое чудище, потрясающее суковатой палкой. Мальчик немеет на мгновение, разворачивается и бросается назад.
Катастрофа
Он вбегает в приоткрытые ворота укрепления и несется через двор, к большому княжескому терему, взбегает по крутым ступенькам крыльца, дергает дверь, но она заперта.
Ярош выдергивает из ножен кривой кинжал, разворачивается и кричит, что есть мочи. Чудище замирает у крыльца и тоже кричит.
Тяжело дыша, они сверлят друг друга глазами. Мальчик кричит опять и делает шаг вперед. Лохматый кричит, разворачивается и бросается наутек. Тут Ярош видит, что чудищем оказался мужик - грязный и оборванный, - которого еще весной гридни наказали плетьми за воровство. Говорили, что он тронулся умом и убежал в лес.
Мальчик стоит в проеме ворот и следит, как лохматый скрывается внизу, в посаде.
Ярош бежит за брошенным имуществом и возвращается назад, в городище. Он закрывает ворота и задвигает тяжелый засов.
Под княжеским крыльцом дверь в клеть. Мальчик спускается по ступенькам вниз и оказывается в полусумрачном помещении, еще не заполненном хозяйственной рухлядью. Потолок клети подпирают три балки. Ярош подкатывает к дальней балке пустую кадку, переворачивает и взбирается на нее. В балку, со стороны стены, вбито множество деревянных клиньев, на них висят ключи и ключики. Мальчик снимает ключ от главного амбара и от их с отцом горенки, дверь которой тут же, в клети.
В амбаре он набирает в казанок гречихи.
Ярош сидит и кушает кашу, сваренную на костерке, разожженном посреди княжеского двора. В этом же казанке заваривает кисель из клюквы, и с ним идет в горенку.
За два месяца отсутствия в ней ничего не изменилось, что разве пыль покрыла печь, большой сундук в углу и тяжелый стол. По стенам и на шестах так же висят вязанки сухих трав, в устье печи стоит глиняная посуда, земляной пол так же устлан изрядно высохшими донником и полынью.