Он распорядился накрыть в малой трапезной, никого из ближних бояр и советников на обед не пригласил, а сел так, чтобы сын оказался через стол к нему лицом. Поглядывал на него, даже раза два улыбнулся, а начать разговор не мог, и беседу поддерживать пришлось Яруну, потому что его анда разговорчивостью не отличался, а Сбыславу по возрасту полагалось отвечать только на вопросы старших. Беседа вертелась вокруг коней, их особенностей, выездки и характера и была общей, поскольку все четверо толк в конях понимали.
– Сила татар в том, что всадник и лошадь у них одно целое. Сутками с коней не слезают, так ведь, Чогдар?
– Пересаживаются на запасную, когда конь устает, – пояснил Чогдар. – Каждому надо иметь три, а то и пять лошадей. Боевую, две запасных да две вьючных.
– На коня мальчонку еще во младенчестве сажают, – сказал Ярун. – Так мы с андой Сбыслава и воспитывали. Ездить на коне раньше выучился, чем по земле ходить.
Сбыслав быстро глянул на князя, смутился, опустил глаза и почему-то покраснел.
Ярослав улыбнулся:
– Татарского десятника в честном поединке убил, а краснеешь, как девица.
– Он осмелился отца плетью ударить, – не поднимая головы, сказал юноша.
– А отец сам за себя и постоять не мог?
– Мог, но не успел. Я того десятника в ответ два раза своей плетью огрел, он сразу за саблю схватился, а мне Чогдар свою саблю бросил и крикнул, чтоб я нападал, а не защищался.
– Нападение – лучшая защита, – подтвердил князь. – И не боялся? Он, поди, постарше тебя был, покрепче да и поопытнее, а?
– Я знал два боя, а он – один, великий князь.
– Что значит – два боя?
– Отец меня русскому бою учил, а Чогдар – татарскому, – смущаясь, пояснил Сбыслав. – Я знал, как десятник будет биться, а он не знал, как буду биться я.
– А мечом владеть умеешь?
– Учусь, великий князь.
– Плечи у него еще не созрели, князь Ярослав, – рискнул вмешаться Ярун. – А меч, как известно, плечом крепок.
– Учись, Сбыслав, сам тебя проверю. – Князь помолчал, похмурился, точно не соглашаясь с собственным решением, сказал, глядя в стол: – Рано вам еще к Александру ехать, здесь пока поживете. Так оно лучше сложится.
И, встав из-за стола, поспешно вышел из трапезной, ни на кого так и не посмотрев.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Беспощадная татарская стрела, пронзившая тело Великого княжества Владимирского, на целых семь недель застряла в деревянных стенах мало кому доселе известного городка Козельска. Жители его, посовещавшись и поспорив, твердо решили сложить свои головы за веру христианскую. Говорили потом, будто какой-то чудом бежавший из Коломны взлохмаченный неистовый поп настолько потряс горожан проклятиями и пророчествами, что и христиане, и язычники едва ли не впервые согласно порешили город не сдавать, с чем и ввалились на княжеский двор.
– Не бывать Козельску под погаными!
– Добро, коли так, – сказал юный князь Василий. – Сложим головы свои за землю Русскую и святой православный крест.
И начались семь недель небывалого по ожесточению атакующих и мужеству осажденных беспрерывного сражения. Татары били по городу из многочисленных боевых машин-пороков, осыпали его стрелами, лезли на приступ, сменяя друг друга. А город стоял, и горожане без сна и отдыха бились на его горящих стенах врукопашную: мужчины резались на ножах, женщины и дети лили со стен кипяток и смолу, сбрасывали на татар камни и бревна.
И никто не приходил на помощь. Ни свежие, так и не увидевшие татар смоленские полки, ни войска князя Михаила Черниговского, ни великий князь Владимирский Ярослав, аккурат в это время разбиравшийся с литовцами в земле Полоцкой. Каждый торопился извлечь пусть маленькую, но свою, личную, крохотную выгоду из горьких слез и смертных мук детей и женщин несчастного Козельска. Издревле героизм на Руси измерялся одним аршином – мученичеством.
На сорок девятый день пал самый гордый город того слезного времени. Рассвирепевший Батый лично приказал убить всех. И всех убили. Женщин и детей, раненых и умирающих. А юный князь Василий, как говорят летописи, захлебнулся в крови.