Вот тут-то Артур стал впервые серьезно подумывать о будущем. Джон Дрейк, похоже, оказался прав... Капитан с успехом довел корабль до Калифорнии, ни одно встречное судно не устояло перед его натиском – и в трюмах было достаточно сокровищ для того, чтобы каждый член команды безбедно дожил до старости. А что дальше? Артур сидел на холме, греясь на солнышке, прислонившись спиной к горячему камню и глядя на сверкающее голубое море, на волнах которого, маленький, словно игрушка, покачивался уже спущенный на воду «Пеликан», окруженный почти невидимыми шлюпками.
В этот день он ушел в горы с вооруженными для охоты матросами – теперь они сидели поодаль, поджаривая на костре крольчатину, которая уже аппетитно пахла. Они сделали привал, чтобы подкрепиться – обед обещал быть великолепным: дичь (Артур с трудом привык к мясу, обугленному снаружи и сыроватому изнутри, но потом распробовал) и отличный мягкий пшеничный хлеб, потом еще какие-то странные круглые корешки, которые туземцы ели, предварительно закопав их в еще горячую золу... Был еще бурдюк вина – его обычно разбавляли водой, чтобы хватило на всех.
Матросы рассуждали о туземцах, которых повстречали нынче поутру, – те настороженно наблюдали за ними с безопасного расстояния, а затем убежали. О будущем не говорили – как Артур уже успел понять, это не в обычаях моряков. Но сам он моряком не был, хотя плавание закалило его и он приобрел все навыки, необходимые для того, чтобы выжить в этих суровых условиях. Он понял вдруг, кто он такой: пленник, сбежавший из тюрьмы. Усадьба Морлэнд была очень далеко, но одна мысль о родном доме сводила его с ума. Он не хотел возвращаться туда. Никогда! И хотя плавание ему понравилось – удивительно, что даже в шторме, когда они едва не погибли, было для него что-то завораживающее – но плыть дальше он не испытывал желания. А впереди был еще долгий путь на север, в неведомых водах, на поиски северо-западного морского пути... Возможно, их ждет гибель – а Артуру погибать вовсе не хотелось. Но даже если они уцелеют, пусть даже не обнаружив пролива, то возвращение в Англию неизбежно. А Артур боялся этого пуще смерти.
Итак, что ждет его? Смерть или снова плен... Но это в том случае, если он поплывет дальше на борту «Пеликана»... Он вытянул ноги и взглянул в чистое голубое небо. Ответ напрашивался сам собой... Здесь чудесный климат, можно добывать пищу без особых трудов – а народ здешний очень простодушен и дружелюбен: они сделают его своим вождем за то лишь, что он многое знает... А женщины – он лишь нынче утром видел одну, прелестную, словно полураспустившийся бутон: она была настолько молода, что даже не скрывала восхищения, глядя широко раскрытыми глазами на его высокую могучую фигуру, на его синие глаза и рыжеватые, выгоревшие на солнце волосы...
Когда обед был съеден, он встал, потянулся и отошел за скалу по малой нужде. Воротившись, он сказал:
– Я заметил что-то подозрительное в кустах – пойду-ка разведаю. Ждите меня здесь, я тотчас вернусь.
Моряки настолько разнежились, что и головы не повернули – лишь кое-кто лениво смотрел, как Артур, вооружившись копьем и ружьем, направился в сторону деревьев. Неудивительно, что сытые моряки задремали – и проснулись, когда солнце скрылось за скалой и в тени стало прохладно. Пробудившись, они с удивлением обнаружили, что их предводитель так и не возвратился. Они немного поискали его, прочесав опушку – но никто не знал, в каком направлении он удалился. Надвигался вечер и становилось все темнее, а капитаном было строго-настрого запрещено оставаться на берегу после наступления темноты. К тому же они снова проголодались. Наскоро посовещавшись, они поспешили к форту, где и объявили с соответствующим ситуации выражением лиц, что мистер Морлэнд покинул их и не возвратился.
Надо отдать должное Дрейку: он сделал все, что было в его силах. Но с ремонтом судна давно покончили, Дрейк всей душой стремился вперед – и вот, шестнадцатого апреля 1579 года, «Пеликан» отплыл на север, а в бортовом журнале против имени Артура Морлэнда появилась пометка: «Пропал без вести в море»…
Пола постиг новый удар: Джон Морлэнд наотрез отказался отослать сына Томаса в отчий дом. Но удар был несколько смягчен неожиданным и радостным известием: в 1580 году Джейн, наконец, зачала – хотя на это уже никто и не надеялся. Перед этим она ходила по святым местам: посетила храм Пресвятой Девы в Вальсингаме, который, несмотря на все препоны, чинимые властями, продолжал процветать – его усиленно посещали бесплодные женщины. Джейн свято верила в то, что Пресвятая Дева снизошла к ее слезным мольбам, и ее даже не расстраивали мрачные рассуждения Зиллы о том, как тяжело женщине рожать впервые в возрасте тридцати двух лет.
Нанетта от этого пришла в ярость, и лишь умоляющий взгляд Джейн остановил ее руку, уже занесенную для того, чтобы отвесить Зилле пощечину.
– Глупости, – заявила Нанетта. – Посмотри на меня, девочка, – я была куда старше, когда родила, и все прошло на удивление легко.
Джейн невольно улыбнулась про себя – хотя до сих пор была бездетна, но знала уже, сколь милостива природа к женщинам: произведя на свет дитя, они легко забывают о перенесенных муках. А Нанетта, безусловно, искренне верила в то, что перенесла роды с легкостью – но были еще живы слуги, которые прекрасно помнили, как все это происходило, и Джейн слышала рассказы о том, при каких обстоятельствах в одночасье поседели волосы Нанетты. Однако Джейн глядела в будущее с обычной своей кротостью.
– На все воля Божия, – говорила она. – И не о чем волноваться. И потом, я сердцем чувствую, что все окончится хорошо. А Иезекия как счастлив!
– И несомненно уже подбирает младенцу имя, – хмыкнула Нанетта. – Это раньше все поголовно давали детям библейские имена, но нынче это очень уж по-протестантски... Почему бы не дать младенцу хорошее английское имя и не назвать его в честь какого-нибудь святого? Все были огорошены, когда Бартоломью назвал своих девочек Фэйт (Вера), Хоуп (Надежда) и Чэрити (Милосердие), но, боюсь, Иезекия его переплюнет – назовет девочку Откровением, а мальчика – Апокалипсисом... Джейн от души хохотала:
– О, тетя Нэн, не преувеличивайте! Скажите, а что говорит отец?
– Ну, дорогая, он счастлив так, что и представить себе нельзя! Но вопрос имени тоже его беспокоит. Он спит и видит, что когда родится этот мальчик – видишь ли, дорогая, родить девочку ты не имеешь права – так вот, этот самый мальчик унаследует все. Он хочет, чтобы ты приехала в усадьбу Морлэнд, провела там всю беременность и родила на той же постели, где сама появилась на свет.
– Нет, этого я сделать не могу, – неожиданно твердо сказала Джейн. Нанетта с трудом подавила огорчение.
– И я об этом говорила ему, дорогая. Кстати, возможно, Джон еще передумает...
Выражение лица Джейн тотчас же смягчилось:
– О, бедный Джон, у меня за него вся душа изболелась, тетя Нэн! Он так любил ее – я могу это себе представить, ведь я сама обожаю Иезекию! Все время думаю, что чувствовала бы я, окажись на его месте – и с ума схожу. Думаю, он никогда не отпустит от себя мальчика – говорят, он копия матери...
– Ты чересчур мягкосердечна, дитя мое, – ты забываешь, что годы, проведенные в том суровом краю, неминуемо должны были его изменить. Он уже не тот Джон, которого ты помнишь, – не тот нежный мальчик, который был твоим верным рабом в детстве. Мы все уже не те, что прежде... – прибавила она, и на лицо ее легла тень всех печалей и утрат, пережитых за эти годы. – Иногда... иногда я думаю, что зажилась на этом свете...
– Ох, не говорите так! – Джейн осенила себя крестом. – Все в Его руках. Жизнь еще наладится – вы же видите, все уже налаживается! Мой малыш – это лишь начало обновления. В доме зазвенят детские голоса, в очагах вновь затеплится огонь...
– И семья Морлэнд восстанет из этого пламени, словно Феникс? Это ты хочешь сказать? – Нанетта устало улыбнулась. – Ну что же, возможно, дорогая моя... В любом случае, твоя беременность несколько разрядила напряженность в отношениях между Полом и Джэном. Всем сердцем молюсь Господу, чтобы он даровал тебе сына – тогда снова настанет мир.