— Прибыл гонец из Дарии. Король Намар уже не намекает, а открыто заявляет, что этим летом намерен осчастливить нас своим визитом. Вместе с дочерью, — с нажимом закончил его светлость.
Слухи о марьяжных планах правителя Асмийской империи и владыки Дарии уже успели облететь все королевства, но официально объявлять Амельена и юную инфанту будущими супругами никто не спешил. Что беспокоило не только короля Намара, но и герцога Урье, имевшего в этом деле личные интересы.
Поэтому тихие слова императора, произнесенные со свойственной ему отрешенностью:
— Амельен обручится с дочерью Сезари де Ланди. Князь дал свое согласие. Через две недели альварры прибудут в столицу, — прозвучали для Огастеса как гром среди ясного неба.
— И ты молчал? — после продолжительной паузы выдавил из себя герцог, цветом лица сливаясь с каменной кладкой, к которой он, почувствовав вдруг слабость в ногах, в изнеможении привалился.
— Окончательный ответ пришел этим утром. При сложившихся обстоятельствах нам выгоднее заключить союз с альваррами.
— Но… Это же катастрофа! — как ужаленный взвился Урье. — А как же Дария и ее алмазные прииски?! Или ты забыл, сколько средств ушло на войны с мороями и в каком упадке находится империя? Приданое юной инфанты решило бы многие наши проблемы!
— А брак с дочерью де Ланди поможет избежать новых войн, — холодно парировал Эдгард. — Альварры — кочевой народ, и единственный способ их здесь удержать — заключить брачный союз. Без защитной магии этого народа нам не выстоять против мороев. Рано или поздно они нас подчинят.
Огастес сразу не нашелся, что возразить, с аргументами брата поспорить было непросто, поэтому он лишь издевательски проронил:
— Амельен в курсе, что ты собрался женить его на дикарке?
— Нет, но, кажется, пришло время ему об этом сообщить. — Император нахмурился, заметив, как принц, презрев правила этикета, берет за руку рыжеволосую фрейлину и на глазах у всех увлекает ее к пруду. Справившись с эмоциями, Эдгард шагнул к лестнице. Темно-синий плащ его, скрепленный на груди массивной золотой цепью, взметнулся вверх.
* * *
— Тсс! — Давясь от смеха, Фьямма прижала ладони к губам и приникла к столу, стараясь спрятаться за сидящей впереди воспитанницей.
— Не могу! — сквозь стиснутые зубы простонала Мавель, едва сдерживая рвущийся наружу хохот. По раскрасневшимся щекам девушки катились слезы.
Распахнулась дверь, и в зал, чинно ступая, вошла хозяйка пансиона, сонна Аньезе, дабы поздравить воспитанниц с последним учебным днем. За ней гуськом проследовали учительницы, одетые в одинаковые серые платья. Единственным отличием от нарядов пансионерок, также вынужденных обряжаться в, как называла их Фьямма, «ужасные серые хламиды», являлись ажурные воротнички и накрахмаленные белые манжеты. Прически тоже были без претензии на оригинальность: и у преподавательниц, и у воспитанниц волосы заплетены в косу и уложены на голове наподобие венка. Ни о каких украшениях не могло быть и речи, а белила и помады здесь предали анафеме, потому как использование этих косметических средств, по мнению сонны Аньезе, считалось чуть ли не самым страшным смертным грехом.
Мавель издала истерический всхлип, за что получила несколько энергичных щипков от подруги. Фьямма и сама уже была на грани, поэтому прикусила изнутри щеку, мысленно умоляя себя потерпеть еще немножечко, дабы их прощальный сюрприз удался.
— Похоже, Фьямма, твоя мечта поскорее удрать отсюда наконец осуществится, — раздалось за спиной зловредное сопрано. — После такого вас точно исклю… — Окончание фразы потонуло в оглушительном звуке, будто кто-то пальнул из мушкета, и над опешившими воспитательницами, застопорившимися в центре зала, завихрилось густое разноцветное облако, отгораживая их от вмиг притихших пансионерок.