Пока заваривался чай, я проверил, есть ли Шрек.
Нашёлся и Шрек, и Гугл, и Стив Джобс старенький. Даже ДиКаприо, о котором почему-то Пушкин не знал. И даже фильмы Квентина Тарантино нашёл. И свой универ нашёл на карте. Одним словом — красота.
А тот Дмитрий Анатольевич, с которым говорил директор, был, по всей видимости, тем самым парнем с фамилией Медведев. И он был нашим президентом. То есть президентом той России, в которую я попал.
Уверен, этот парень тоже желал всем здоровья, предупреждая о том, что денег нет.
Но да ладно, у меня деньги были. А когда у тебя есть деньги, то тебе становится пофиг на других. Это не есть хорошо, но уже как есть.
Едем дальше, ведь прошло не пять минут, а ча́с ноль пять. Чай остыл. Пришлось заваривать новый. Я себе намутил творог с мёдом. Сел смотреть мультики.
В сытую кому не впал, поэтому уже в семь вечера, а солнце ещё и не собиралось прятаться, я подключил симку — она тоже была под блокнотом, об этом было написано в само́м блокноте, — и принялся записывать в заметках план действий на завтра.
Может, оно и к лучшему. Ибо если что-то понадобится, то смогу успеть купить в магазине ещё сегодня.
Первое, что я записал, — поговорить с Чайковским и отдать молоко и сметану Скотту.
А вот далее можно было включать фантазию и наслаждаться пятьюдесятью оттенками коричневого, ведь завтра я выбью всё дерьмо из этих хоббитов.
Тут мне в голову пришла идея, то есть мысль: если директор заговорил о машине, то обязательно заговорит и о воротах на школьном стадионе. А ведь ворота Синих пострадали больше, чем сам Петрович. И я говорю про откусанные штанги.
К чему всё это вёл?
Дело в том, что директор попросил меня наказать Щелкунчика в пределах разумного. И вот я предложу Чайковскому походить в наморднике. А чтобы убедить его в нём походить, я создам намордник со шлемом и скажу, что это защитный шлем для игры в убойный футбол.
Конечно, дети мне не поверят, особенно Пушкин. Поэтому я заряжу мячом в голову Пушкину, да так, что выпущу струйку крови из носа волосатика. Щелкунчик это увидит и быстренько наденет шлем с намордником.
Я сфотографирую Щелкунчика в шлеме и покажу это директору. Тот обрадуется, и на этом мы разойдёмся на какое-то время… я про директора.
А что касается детишек, то Пушкин, уверен, захочет отомстить. И вот здесь я посмотрю, чем конкретно он собирается мстить. Если это дурачество, то и я продолжу ухудшать положение детей, особенно Пушкина и Гоголяна. Если это смертельная стрельба, то мне пиздец. Поэтому со вторым необходимо продумать ситуацию получше.
Возможно, мне самому понадобится навороченный шлем-намордник, чтобы не схлопотать пулю в голову. А ещё бронежилет. Может, ещё что-то.
Хотя нахрена я готовлюсь, как к войне?
Может, дети всё-таки побаиваются доходить до такого?
В любом случае мне атаковать необходимо максимально разумно, чтобы потом не отправиться на эшафот по приказу Владимира Владимировича.
Фух!.. Нужно выпить пива.
После небольших планов я реально устал и был готов отправиться за пивом, заодно и другие три магазина хотелось бы изучить.
Как раз третий магазин из пяти не был совсем уж магазином. То есть это был магазин и бар одновременно. Можно было прийти, купить алкоголь и уйти, либо занять столик и отлично провести время… в одиночку.
Конечно, я планировал купить пива и пойти осмотреть два последних магазина. А потом прийти домой, разлечься на диване, включить какой-нибудь боевик и раскатать два литра холодного пивка. Но, как вы уже поняли, планы немного изменились.
— Позволь тебя угостить, — обратился ко мне мужчина, когда я пытался купить себе пива.
— Да пожалуйста, — улыбнулся я. Далее молчал. Ждал, пока мужик продолжит.
— Вася, — протянул он руку.
Я, само собой, ответил взаимностью.
— Димон, то есть…
— Хиро, — исправил какой-то Вася. — Хиро Мацумото. Я знаю, кто ты. У меня твой сын учится. Коленька. Хотя он просит называть его Гоголян. Говорит, что ты очень забавный, и что быстро нашёл подход к моему сыну… то есть это уже мои слова. Я хотел сказать, что ты молодец. — И отец Гоголяна сделал глоток виски.
— А ты на крепкое налегаешь? — решил поддержать я беседу, но снова начал немного издалека, чтобы не делать вид, будто чему-то удивлён. Однако внутри слегка напрягся. Мало ли, вдруг малый что-то другое наговорил своему бате, а этот батя — какая-то шишка в Петровке.
— Да какое там крепкое. Нет ничего крепче, чем живая тёща.
— О-у, соболезную, — сделал я такое выражение лица, будто понимал, насколько всё плохо. — Повторите этому славному мужчине, — обратился я к бармену, когда тот подошёл к нам. Я посмотрел на Васю и объяснил: — Раз уж ты меня угостил, то позволь и мне тебя угостить. Одним бокалом здесь не обойтись.
— Тут я полностью согласен, Хиро, — дружески похлопал меня по плечу батя Гоголяна. — А чего ты говорил, что тебя зовут Димон?
— Да это я так… хотел побыстрее влиться в жизнь на Петровке. Всё-таки японец — это не русский. А Димон — вполне красиво звучит.
— Истину глаголишь, Димон, — моментально адаптировался Вася. Он уже был слегка поддатым, поэтому мог говорить расслабленно. Видимо, до бокала виски он принял ещё три бокала бренди.
— Так ты, говоришь, отец Гоголяна?
— Ну да. Вот, решил подготовиться ко встрече. То есть я пришёл домой, а там жена репетирует. Ну я аккуратно подслушал всю её… все её разговоры. — Вася начал икать. — Прости. Мне надо отлить немного. Официант! — крикнул мужик. — Я сейчас допью. Вот только пойду, хуй припудрю, как говорит моя жена.
Я начал ржать.
— У твоей жены… ну… ну ты понял?
— Нет. Это метафора… образ… гипербола… или ещё что-то там такое, — уже в полное говно отвечал Василий. Он пьянел на глазах. Прямо какая-то магия. — У моей жены нет хуя. Но есть нос. И у тёщи есть нос, который я готов ей снова сломать, если она скажет, что я веду себя как хозяин дома.
— Так если у тебя есть дом, и ты в нём хозяин, то так и есть, — решил поддержать я мужика.
— В точку, Димон. — Вася полез ко мне, чтобы поцеловать в лоб. — Ты совершенно прав.
— Так, Вася. Хватит! — повысил я голос, а сам встал из-за барной стойки. — Иди пудри свой шланг и приходи, но целовать будешь кого-то другого.
— Я ща, Димон. Одна нога здесь, а другая — на хуй. — И мужик свалил.
— Вы что-нибудь ещё будете? — спросил бармен.
— Мне только два литра пива и лёд, если есть.
— Конечно, сэр.
Сам я «положил» голову на барную стойку и начал думать: говорить ли мне пьяному мужику, что его сын замешан в воскрешении тёщи, или не говорить?
Глава 8. Страсти тёщины
Я решил всё-таки рассказать. Однако не был бы я собой, если бы не пошёл дальше и не добавил немного от себя. Выглядело это так, будто ты на диете, а потом тебя клинит, и ты уже жрёшь всё, что попадается под руку.
— Хорошо пошло! — напугал меня Вася, пока мозг строил планы насчёт Гоголяна.
— О, ты уже пришёл. Так быстро.
— Да я всегда всё делаю быстро. Поэтому и детей много. Но не все они живы, — посмеялся мужик. Это, конечно, было жёстко. — У меня, между прочим, тоже есть прозвище.
— Быстрый? — подшутил я.
— Почти, — улыбнулся Вася. — Кролик.
— Ясно, — ещё больше заржал я. — Ну что ж, Кролик. Пора и тебе узнать правду о своём сыне. Сразу предупрежу… ну чтобы ты простил меня… но я иначе не могу сказать.
— Говори. Я приму твои слова спокойно. Хуже тёщи всё равно ничего…
— Я понял, понял. Слышал уже. Ну так вот… Твой Гоголянчик подводит тебя.
— Да я знаю. Совсем от рук отбился. Никого не хочет слушаться.
— О, я бы так не сказал. Этот «никого не хочет слушаться» как раз очень даже слушается твою жену, то бишь свою маму. Знаешь, что́ я узнал?!
— Что? — с неподдельным интересом уставился на меня Вася.
— Эта мелкая тварь хочет втихую помочь твоей жене оживить тёщу.