Что касается моих дальнейших действий, то я дождался, пока Клубок не скрылся за «горизонтом», и тихонько перелез через ворота.
Калитку открывать не решился, потому что не услышать скрип — всё равно что не услышать крик мамы, когда она в десятый раз зовёт тебя кушать.
Мне хотелось почувствовать себя неким ниндзя, обходя дом по газону, чтобы сразу осмотреть бассейн.
Но получилось ли?
Глава 12. Неужели мир?
Конечно же, нет.
Я сейчас не буду называть пидоров таковыми, потому что они сами просили этого не делать. Да и я сам уже стараюсь меньше материться. Но эти пидуродцы умудрились каким-то чудом установить ещё одну подушку безопасности на углу дома.
И когда я подошёл к тому самому углу, чтобы «скрытно» осмотреть происходящее на заднем дворе, подушка безопасности сделала своё дело — моя тушка полетела в бассейн.
Вынырнув, я злостно крикнул:
— Молодцы! Так держать, парни!
И тут появились Саня Пушка с Гоголяном. Мелкие выбили самое широкое стекло, дававшее обзор с гостиной на весь двор.
— Почему вы себя так ведёте, Умпа-Лумпы? Неужели нельзя нормально? — более спокойным тоном спросил я.
— А почему ты́ врёшь нам? — перешёл Пушкин на «Ты», посчитав, что я слабак. Это отражалось не только в его речи, но и во взгляде.
— Ты сказал, что читаешь мысли. Ты сказал, что Щелкунчику отомстил. Ты сказал, что… да всё равно, что ты сказал. Главное — ты настоящий врун, — подключился Гоголян. — А с врунами мы поступаем так, как они того заслуживают.
Малышню тяжело переубедить… как оказалось. Эти твари не хотели мириться ни в какую.
— Задайте сперва себе этот вопрос: почему я вру вам?.. А ещё подумайте над тем, насколько вы оригинальны. Это ведь охренительно круто — дважды использовать одно и то же!.. Мне стало настолько смешно ваше использование подушки безопасности, что я решил поддаться вам.
— Не ври. Ты снова врёшь, Димон.
— Пушка, может, вовсе не Димоном его зовут. Откуда нам знать. Может, он и не Хиро. Может, он вообще никто. Какой-то урод с другого мира. — Гоголян задумался. — Хотя нет, не с другого. Таких, я думаю, и в нашем мире хватает.
— Ты так по-взрослому мыслишь, Гоголян. Да и ты, Пушка, — улыбнулся я. Хотелось подловить малышню на похвале. — Чего бы вы хотели?
— В каком смысле? — недопонял Пушкин.
— Что вы хотите со мной сделать? Что вы хотите от этой жизни? Что вам вообще нужно?
— Такие вопросы задаёшь, что очень сложно отвечать. Лично мне бы хотелось вызвать Химика. — И Саня Пушка позвал Менделеева.
К бассейну вышла вся команда… даже Щелкунчик, которого якобы все пошли искать. А ещё малышня выкатила непонятный вентилятор с перьями на столешнице, приделанной к штативу. Видимо, Щелкунчик, пока его искали, притащил его к моему дому. Дождался, пока я не свалил в школу. И подготовился.
Думаю, когда я говорил с Котом, Менделеев быстренько настроил вентилятор. А теперь мелкие хотят испытать его на мне.
— Вот, что я хотел, Димон, — посмеялся Пушкин и сам же нажал на кнопку.
Уверен, все и так поняли, что мокрый учитель стал бы́ похож на петуха в белых перьях.
Однако я не тот учитель, который стоял бы и смотрел, как перья летят в меня. Может, в фильмах режиссёр и хочет, чтобы плохой парень получил по заслугам. Но в реальной жизни плохой парень замочил бы уродцев, которые мешали ему в деле.
Я же был где-то посередине. К тому же не был плохим парнем. И именно поэтому нырнул в воду, когда дьявольский пальчик Санька приблизился к кнопочке на вентиляторе.
И всё же бассейн стал «перьевым». А мы все прекрасно знаем, что человек, который вынырнет, всё равно покроется перьями.
Так что да, я оказался тем самым мокрым учителем, который стал похож на петуха в белых перьях.
С такими уродцами выйти сухим из воды — это не так просто.
Ну вот теперь и я начал говорить, как мой батя.
Это пиздец.
— Мужики! — уважительно обратился я. — Чем ещё порадуете?! Может, мне очередную подушку безопасности активировать?! Пойти в дом! Сесть на диван! Подлететь до потолка! Чтобы вы все поржали над своим учителем!
Дети молчали. Всё-таки громкий голос старшего как-то влиял на них. Пусть всего на пару секунд… но влиял.
— Парни, расслабьтесь, — улыбнулся я. — Мы ведь может говорить спокойно. Вот лично я начал с себя. Вы же чувствуете, что так гораздо лучше. Давайте начнём с чистого листа. Я говорю спокойно. Вы говорите спокойно. Мы друг друга веселим, а не дразним. Я не говорю, что я тут какой-то святой. Но если мы помиримся, то можете смело называть меня Димоном. Меня действительно так зовут. Я не шучу.
И тут я понял, что хочу рассказать мелким правду.
Если волшебный клубок знал, что я за фрукт, то, может, и дети что-то могли узнать в будущем. Ведь поверить Клубку, который якобы хранит тайны — это, конечно, можно… но я всё равно не доверяю на все сто процентов шерстяным клубкам… пусть даже говорящим… волшебным… не так важно.
В общем, я всё-таки решился рассказать детям правду. Даже представил, что если не расскажу, а мы всё равно каким-то чудом помиримся, то потом они узнают обо мне правду, и снова начнётся вражда между учителем и учениками.
И знаете, детишки почувствовали мою искренность.
Возможно, это и было то самое, о чём говорил Скотт… и чего я недопонял тогда.
— Вот сейчас ты впервые сказал правду, — улыбнулся Пушкин. — Димон, ты молодец. Моё к тебе уважение. Однако и мы хотим признаться.
— Говори.
— Мы не можем без пакостей. У нас такая природа. Я говорю почти как взрослый. Но и думаю, как взрослый. И хоть мне всего восемь, я всё равно пытаюсь быть взрослым. Мой отец говорил, что только взрослый человек может решать свою судьбу. Так если я буду вести себя как взрослый, то…
— Я понял, понял. Не превращайся в… — Я посмотрел на Толстого, но решил прерваться, ведь знал, что Пушкин копировал меня и мою тавтологию. — Не превращайся в такого же… взрослого… как я. Это не так круто, как может показаться. Если бы ты мог заглянуть в будущее, то сожалел бы о том, что не был ребёнком в детстве — в том самом возрасте, в котором ты сейчас. — Я посмотрел на всех детишек и громко добавил: — В котором все́ вы сейчас!
— То есть ты искренне желаешь, чтобы мы были детьми? Все мы?!
— Да, Саня. Ты и твои друзья будут обычными детьми. А я буду тем, кем мне приходится быть в этом мире.
— Но ты и так старше нас на десять лет, если брать возраст из твоего мира. Так что вполне можешь уже быть учителем.
— Согласен. — Я ещё раз посмотрел на всех детишек. — Вот видите, парни, насколько круто, когда мы с вами ладим. А что касается вашей приро́ды, как один из ваших выразился, — подмигнул я Пушкину, — то пошалить мы можем над другими. Необязательно подставлять учителя и наживать себе врага, особенно такого опытного, как я.
Логика у меня, конечно, стальная: меня не трогайте, а других можете трогать. Да ещё и я́ вам помогу с этим.
Но это не совсем так.
Я имел в виду, что в этом мире полно сорванцов, против которых можно показать своё мастерство. И если дети направят свою энергию на хулиганов, а не на своего учителя, то выиграют все.
Дети засмеялись. Они понимали, что не такой я и опытный. Но с другой стороны, они побаивались чего-то… или, может, кого-то, ведь всё равно не знали меня всего.
Может, я снова им где-то врал, даже говоря искренне. Эдакая ложь через искренность. Ещё один выдуманный талант.
— А ты можешь ещё чем-то поделиться из своего мира, Димон?! — выкрикнул Толстый. Парень был уверен, что ему снова можно обращаться ко мне на «Ты». Кроме того, я и сам об этом сказал.
— Например?
— Ну не знаю. Ты про баранов рассказывал и чёрный горох на стадионе.
— Куча бараньего дерьма в виде чёрных M&M'S, — поправил я.