Торгерн ничего не сказал. Сидя к нему спиной, Карен не могла видеть его лица, но чувствовала, что последние слова прошли мимо его внимания. А это никуда не годилось. Не для того она сюда явилась. Пока она думала так, снова заговорил епископ. Он, видимо, понимал, что был черезчур резок, и продолжал более осторожно. Он вовсе не имел в виду усомниться в правах правителя, но забота о княжестве… сила благого примера…
Все это Торгерн слышал от него десятки раз. Однако сейчас ему мешала даже не привычка. Жизнь превратилась в дорогу, в темный узкий коридор, в конце которого ждет она. Он знал это, и вот он ее увидел. Даже больше – она сидит рядом с ним. Опустив глаза, он видел – не затылок ее и спину, нет, только закрывающие их волосы, которые она редко убирала в прическу, словно ей трудно было их стягивать. Второй плащ поверх плаща.
Карен прислушивалась. Хотя речь епископа по-прежнему двигалась в нужном направлении, в тщательно подбираемых словах ощущалась усталость.
«Теперь время вступить мне».
– Для укрепления власти нужны два условия, – негромко, но внятно проговорила она, – мир с соседними государствами и обеспечение наследования. А для достижения этого я вижу один выход. Правитель должен как можно скорее взять себе супругу. Благородное собрание понимает, кого я имею в виду. Я говорю о госпоже Линетте из Вильмана.
Собравшиеся разом заговорили меж собой, закивали. Епископ глядел в ее сторону озадаченно. Он видел ее в первый раз, но, разумеется, слышал о княжеской ведьме, и теперь не знал, радоваться ли ему неожиданной союзнице. Он молчал, и Карен понимала, почему – не знал, как к ней обратиться. «Госпожа» – явно не тянет. «Дочь моя» – это ведьме-то? По имени – тоже не годится…
– Ну, это ты чересчур лихо сказала, – заметил Катерн, – но, в общем, и правда в этом есть. Правитель никому ничего не должен, – он покосился на Торгерна, тот никак не прореагировал, и он продолжал, – однако для чего же ему отказываться от собственной выгоды?
Последовал новый всплеск голосов, обсуждающих открывшиеся возможности. Но он не слушал. Осторожно протянул руку и коснулся притягивавших его взгляд волос. Они были теплые, живые. И не было сил оторвать от них пальцы.
Руки Карен, скрытые в складках плаща, сжались в кулаки до побеления суставов, но на лице не двинулся ни один мускул. Заметил ли кто-нибудь? Кажется, нет. Ей хотелось вскочить с местаи заорать, а вместо этого она должна сидеть и терпеть, потому что совет обязан продолжаться.
Он продолжался, и большинство было за нее, но не все. Вот Оффа, нововведенный в совет, и уже хорохорится.
– По-твоему, для блага княжества обязательно нужна госпожа Линетта? Что мы – трусы, чтобы выторговывать мир с Вильманом? Да при желании князь может захватить этот Вильман со всеми его девицами!
Она встала.
– Речь не о том, чтобы что-то выторговывать. – Она старалась говорить так же спокойно, но с большей силой убеждения. Она достаточно умела управлять своим голосом. – Речь о том, чтобы сберечь силы для более важной задачи. Объединение разрозненных государств, о которых упоминал Флоллон, всех мелких княжеств, герцогств и королевств произойдет так или иначе. Для вас важно, чтоб оно произошло под эгидой Торгерна. Я не говорю, что у вас нет для этого сил, но вы тратите их бесплодно в сварах между собой. Кончится все это тем, что вы потеряете выгоды, которые дает срединное положение княжества, и уступите свои преимущества королям побережья.
И они снова заорали. Одни – что да, княжество должно стать королевством, и оно будет королевством, черт побери, а другие – что она не смеет называть их геройские войны бесплодными сварами, и все перекрыл голос епископа, вещавший, что он согласен с этой женщиной, что слова ее благоразумны, и он советует прислушаться к ним.
Тут все взоры обратились к Торгерну.
– Пусть князь сам скажет!
– Почему ты молчишь?
Он снова их видел и слышал. А они видели его. Но никто ничего не заметил. Он обвел собрание взглядом. Крикуны примолкли. В полной тишине раздались его слова:
– Я вас слушал. Что решу – узнаете. Все.
Все? Посторонние были бы разочарованы. Никакого решения? Но здесь привыкли. Не могли они привыкнуть только к тому, что скрывалось за этим «все». Оно могло обернуться и коварным замыслом, и полным равнодушием. Собравшиеся начали подниматься. Приглушенные голоса слились в неясный гул.
– А ты, Карен, повремени.
Повернув голову, она увидела у дверей яростно гримасничающее лицо Флоллона. Не решаясь открыть рот, он махал ей рукой, точно повторяя: «Да! Да! Да!» Она осталась сидеть на месте, но как только последний из советников покинул зал, вскочила на ноги, и, отступив к окну, зашипела:
– Еще раз дотронешься – голову обрею! – Казалось, эти слова принесли ей некоторое облегчение. Она злобно рассмеялась. – И как это я раньше не додумалась? Без волос я буду еще безобразнее, а?
Однако Торгерн оставил без внимания эту выходку, во всяком случае, то, что он сказал, вовсе не было ответом на нее.
– Ты правильно сделала, что пришла сюда. Я не хотел. И зря. Теперь все правильно.
– Я всегда все делаю правильно. А ты что творишь? Зачем род Элмера разорил? И горожан ограбить хочешь.
Она могла позволить себе говорить в подобном тоне. Он еще слишком хорошо помнил свой сон. А когда забудет…
– Не надо было бояться. Когда не боишься, то все совсем иначе.
Она заметила, что Торгерн стал говорить теперь с явным трудом, словно бы запинаясь, чего раньше не было.
– Ты льешь кровь, как воду, и хочешь, чтобы люди тебя не боялись? А ведь это твои люди, не мои, ты обязан о них думать, а не я, хоть и приходится.
– Но теперь ты всегда будешь здесь. Мои дела – это твои дела.
Она махнула рукой.
– Разговор глухих. Что ты говоришь…
Как ни странно, это он услышал.
– Тебе не надо говорить, чтоб ты поняла. Ты же и так все знаешь. Ведь ты знаешь.
– О, Господи. Я-то, конечно, знаю. Аты ничего не хочешь знать. Ты хоть помнишь, о чем здесь битых два часа толковали? О тех самых твоих делах. О твоей женитьбе.
– Да. Но я сейчас о другом.
– Об этом. Об этом же самом.
«Бесполезно. Потому что он глух ко всему, что не от него исходит. Я могу орать ему в самое ухо, он не услышит.»
– Хватит, поговорили. Я ухожу.
– Но мы скоро увидимся.
– Да.
Внизу, под лестницей, ее поджидали Флоллон и Катерн. Подслушивать они опасались, и теперь нетерпеливо подскочили.
– Ну, как?
Не глядя на них, она сказала:
– Если бы кто знал, как здесь нужна Линетта.
– Кто?
– Ну, госпожа Линетта, коли так угодно. Только как ее сюда заманить?
– А епископ?
– Что епископ? Он здесь не поможет. Может, он и рад бы, да не выйдет. Хорошо, если не будет мешать.
И, не прощаясь, она зашагала к себе. Они ее не интересовали. Они тоже не могли помочь. Как нужна здесь Линетта. Это помогло бы разрешить политический узел. И – Карен не хотела лгать себе – Линетта нужна была ей из чувства самосохранения. И верно – ни слова не было сказано. О чем? Конечно, ему не надо было говорить. Она знала. – Короче, все снова сходилось на необходимости этого брака. Дело даже не только и не столько в личном отвращении. Эта дурацкая, нелепая, никчемная страсть путала все в продуманном порядке действий. Следовало развернуть его в нужную сторону и ткнуть мордой туда, куда надо. И сама Карен не может прилагать излишних усилий, потому что… потому что помешает само ее присутствие. Вот тоже задача. Присутствовать, не присутствуя. Ну, на эту приманку я не попадусь.
В следующем переходе вынырнул отец Ромбарт с прижатыми к груди руками.
– Я только что видел Его Преосвященство, – торопливо сообщил он. – И он хорошо отозвался о тебе, хотя, как он сказал, раньше слышал о тебе одно лишь дурное. Но, если помыслы устремлены к высшему, Господь не оставит тебя. Ибо сказано: «И если будут грехи ваши, как багряница, как снег убелю.»