Эдуар видел, что Розина чувствует себя не в своей тарелке. Вероятно, ей больше подошла бы роль служанки, чем герцогини. После того как все практические вопросы об узаконивании прав Эдуара были обговорены, женщинам не о чем стало беседовать. Розина вцепилась в герцогиню Гролофф, поскольку их сближало много общего: происхождение, возраст и даже полнота.
Гертруда обняла Эдуара, чтобы выразить, как она рада вновь видеть любимого внука:
— Ты — луч света в нашем доме, сынок. Без тебя все тускло, мрачно, пусто, и всем тебя недоставало.
Слово «всем» было произнесено с особым ударением, намек был ясен — имелась в виду Маргарет.
— Я тоже очень скучал, — сказал князь. — Не было минуты, чтобы я не вспоминал Версуа. Не считаете ли вы бестактностью с моей стороны, если мы устроим скромный, тихий прием, бабуля?
Гертруда нахмурила брови.
— Как ты меня назвал?
— Бабуля. Так простые люди называют иногда бабушек.
Княгиня повторила несколько раз это слово: «Бабуля, бабуля, бабуля», словно хотела приучить свое ухо к этому странному звучанию.
— Это очень мило, — вдруг сказала она. — А что ты подразумеваешь под скромным приемом, мой мальчик?
— Ну, мне кажется, что долгие годы вы вели здесь слишком затворнический образ жизни и что, несмотря на изгнание, вы должны все-таки поддерживать положение в обществе, соответствующее вашему рангу и титулу. А вдруг однажды наша семья снова придет к власти? К тому времени о ней все забудут. В моем новом качестве я тоже должен проявить себя. Представьте, что когда-нибудь трон после вас будет передан мне по наследству. Кем я буду в глазах царствующих европейских дворов? Каким-то захудалым князем из швейцарской глуши. Бабушка, вы должны сделать так, чтобы со мной считались не только домочадцы и несчастные изгнанники, но и вся европейская элита.
Гертруда всплеснула руками, как маленькая восторженная девочка.
— О Боже мой, сколько здравого смысла, решительности, предприимчивости! Ты все больше становишься похожим на моего доброго Оттона.
Она перекрестилась.
— Ну ладно, устраивай! — сказала княгиня. — Делай все, что ты считаешь нужным. А чтобы доставить мне удовольствие, называй меня «бабулей»!
— Вы это серьезно? Ведь слово простонародное.
— От этого оно не менее трогательно и нежно, — ответила княгиня.
Пока герцог Гролофф пытался преодолеть юридическое крючкотворство и формальности по посмертному признанию в отцовстве, обращаясь за помощью к лучшим швейцарским адвокатам, Эдуар начал подготовку к своему новому приему. Но это оказалось делом нелегким. Князь имел намерение устроить прием, но абсолютно не представлял, кого можно и нужно приглашать.
Он поделился планами с Маргарет, решив не обременять Гертруду еще и этими проблемами, так как ей их хватало в ее повседневных заботах. Ежедневно, несмотря на приезд внука и Розины, княгиня отправлялась на кладбище, на могилу к любимому сыну, и простаивала там на коленях долгие часы.
С тех пор как Маргарет познала наслаждения любви, она расцвела. Она очень умело и искусно стала пользоваться макияжем, заменила свои строгие, мрачные платья на более веселые и нарядные, смеялась по пустякам и не сводила восторженных глаз с князя. Розина, будучи женщиной опытной и искушенной, прямо спросила сына:
— Ты спишь с англичанкой, не так ли?
Он не мог удержать самодовольной улыбки, как и каждый мужчина при подобных вопросах.
Убедившись в своей правоте, новоиспеченная герцогиня прошептала:
— Все вновь повторяется. Только не сделай ей ребенка. Это будет глупо. Хотя Маргарет и познала экстаз, но она до того еще наивна и неискушена, что, должно быть, до сих пор верит, будто детей находят в капусте.
Эдуар заметил, что после его отъезда язык его матери стал еще более вульгарным.
— Ты сейчас живешь с Фаусто?
— Иногда. А ты против?
— Нисколько. Но почему ты говоришь «иногда»?
— Он считает мой вагончик не очень комфортабельным, и два раза в неделю возвращается к себе, чтобы принять душ.
— А ты думаешь долго еще оставаться в этом дворце скитальцев?
— Очень долго. Если мне удастся сделать то, что я задумала, то мне невероятно повезет.