— Я чувствовала! Я чувствовала! — задыхалась она от счастья. — Сегодня утром, проснувшись, я уже пережила эту встречу, я все себе так и представляла.
Эдуар нежно ее обнял. Но от девушки дурно пахло, и ему стало неприятно.
— Селим здесь?
— Вот он!
Банан заваривал глушитель. Сноп искр потрескивал и отражался в стеклах его огромных защитных очков.
Князь приблизился к пареньку сзади и положил ему руку на плечо. Банан повернулся, и все его перепачканное лицо засияло. Он отключил сварочный аппарат.
— Это невероятно! — сказал он. — Сестренка предсказала сегодня утром твой приезд!
— Давай откроем школу ясновидения! — пошутил Эдуар. — Значит, ты решил?
— Мы остались без единого су.
— А Наджиба не боится, что опять появится эта маленькая сучка?
— Наоборот, она хочет, чтобы подонки вернулись.
Глагол «вернуться» кольнул Эдуара, так как он свидетельствовал о том, что эти ребята считали себя здесь хозяевами.
— Я разговаривал с этой тварью до отъезда и обрушил на нее целый шквал угроз, но не знаю, насколько я был убедителен.
— Если они вернутся, я готов к бою, — с яростью заявил Селим.
Он подошел к стене, снял с гвоздя старую робу, под ней оказалось охотничье ружье, к которому он припаял ствол.
— Здесь внутри патроны, нашпигованные дробью, — объявил он с гордостью. — Первому, кто дотронется до моей сестры, я прострелю ноги.
— Не играй в хреновые игры! — проворчал Эдуар. — Где ты раздобыл ружье?
— Я его умыкнул у старика, путевого обходчика. Я ему ремонтировал «селтакар гратос». Когда я привел его машину в гараж, старика не было. Это ружье ржавело в куче тряпья; я уверен, что он и не заметил его исчезновения. Я потратил много времени и сил, чтобы привести его в порядок.
Эдуар скорчил гримасу.
— Я боюсь оружия, — сказал он.
— А я, — взорвался Селим, — боюсь банды подонков, которые могут еще раз отправить мою сестру в больницу.
Эдуару нечего было возразить, и он повел их обедать в ресторан. Молодые люди ели с большим аппетитом. Сидя напротив князя, Наджиба не сводила с него глаз.
— Ты очень изменился, — сказала она.
— В худшую или лучшую сторону?
— Ты стал другим.
Эдуар больше не задавал вопросов. Теперь Наджиба, естественно, обращалась к нему на «ты». Вдруг Банан положил вилку на стол.
— Ох, — вздохнул он, — я должен тебе сообщить печальную новость, Дуду!
Это не было телепатией, но Эдуар внезапно понял, о чем ему хочет сказать Банан.
— Она умерла?
— Позавчера. Ее уже похоронили.
— Почему ты мне об этом не сообщил?
— Я узнал сам только после похорон.
— Я думаю, что плохие новости могут подождать, слава Аллаху!
Князь ощутил щемящую пустоту и страшную печаль. В памяти возник образ Эдит на похоронах ее мужа, а затем чуть позже, в день, когда он пришел к ней и они стали любовниками. Ему нравилось повторять и говорить ей это слово.
Все события в его памяти вспыхнули с внезапной четкостью. Он как бы обрел власть над утраченным временем и заново переживал свою любовь.
Банан с уважением отнесся к его горю. Он ел и пил молча. Наджиба продолжала пристально, с обожанием, смотреть на князя.
— Ты теперь пьешь спиртное? — чуть слышно спросил Эдуар, видя, как она подносит к своим губам бокал с вином.
— А мне плевать, — ответила Наджиба, — и мои дети тоже когда-нибудь будут пить.
Эдуар выпил за ее здоровье, еле сдерживая слезы. Горечь утраты сдавила горло, и он вышел из-за стола, процедив сквозь зубы свои извинения. Князь смотрел на Сену, воды которой в этот вечер казались ему мрачными и печальными. Около берега плавали щепки и грязь.
Здесь в последний раз в кабачке Шарика он ужинал с Эдит вместе с матерью и Фаусто. Эдит выглядела счастливой. Грязная вода Сены текла с обманчивой беспечностью, унося пену и отблески огней. Вид, который ему когда-то напоминал пейзаж Моне, открывавшийся на другой, противоположный берег Сены, теперь был обезображен зданиями из бетона, окрашенными в немыслимые дикие тона.
Позади себя Эдуар услышал мягкий стук, оглянулся и увидел Наджибу. Она прилипла к его спине, обняла его за талию, как это обычно делают спутницы мотоциклистов, цепко держащиеся за своих отчаянных рыцарей. Девушка потеряла всю прежнюю скромность и вела себя словно любовница.
Это объятие было неприятно Эдуару. Он повернулся и попытался мягко высвободиться, чтоб не задеть ее самолюбие. У князя было подспудное желание поцеловать девушку, приласкать ее упругую грудь, которая всегда так его возбуждала. Но противный запах, исходящий от нее, оттолкнул Эдуара.