- Правильно, послушный мальчик, - она обернулась к нему и её глаза стали темнеть, как темнеет степь, когда на неё находит туча.
- Ты больше меня ни о чём не спрашивай: хочешь сберечь свою душу - молчи.
Князь и не думал задавать вопросы: какое уж тут любопытство, когда перед тобой сидит и разговаривает та, что ещё вчера лежала вся чёрная в своей кровати.
Она вздохнула, встала и подошла к окну. Шея послушно повернула княжескую голову в сторону старухи.
- Главарь, которого ты порешил, - сказала она, - давно меня преследовал. Началось всё тридцать лет назад, в нескольких верстах отсюда. В то время у него были другие сподручные, с которыми он убил моего деда. Когда грабили купца на лесной дороге, дед их застал и вступился, но банда его одолела - я всё видела. Как только его убили, в тот же миг у меня пропала вся сила и я переменила обличие на человеческое. Они сразу меня заметили и пустились вдогонку, но упустили: знала я один верный способ, как следы заметать. Что и говорить, испугалась страшно, но ушла не с пустыми руками - мне на всю жизнь запомнился запах их главного - чужой, не человечий.
После дедовой гибели я пошла в полицию и всё рассказала. Долго их искали, правда без толку... А я никак не могла покинуть то место: дорога мне была дедова избушка.
Бродя по лесу, я частенько чуяла тот поганый запах и знала, что главарь где-то не далеко, и убийства продолжаются. Но больше я никуда не заявляла: пусть за деда срок получат.
Когда через год их поймали, то услали подальше отсюда. Главарь, скорее всего, тоже тогда меня учуял, потому как, бежав с каторги, стал за мной охотиться. Мне, конечно, пришлось не сладко: было их человек семь. Четверых я зубами порвала и скрылась. Главного ихнего в тот момент с ними не было, и они, видимо, решили его обмануть, что меня, мол, убили.
Долго пришлось ходить по тем местам, пока сюда не пришла. Тут графские холопы меня и подобрали. Пришлось сказать о своих видениях - про камни монастырские, чтоб не бросили подыхать в лесу. Граф приютил, спасибо ему.
А потом я узнала, что он не тот за кого себя выдаёт. С виду он хороший человек, добрый, только почему у него в подземелье столько трупов приковано? Я только потом вспомнила, что в молодости слыхала про ловцов, которые чужую личину на себя напяливают. Такое пострашнее любого колдовства будет, ведь не только облик жертвы берётся, но и вся её жизнь вместе с мыслями тайными и явными, с воспоминаниями, с привычками. Жертву потом убивали и заметали следы. Человеческая голова так хитро устроена, что последние воспоминания, сроком в сто один день, могут остаться при её хозяине, даже если он мёртвый, и их можно потерять. Поэтому ловцы не рисковали: они убирали всех тех свидетелей, которые общались с тем несчастным человеком последние три месяца. Делает такую "работу" не один человек, а целая компания учёных, в своей области, людей.
Так вот, настоящего графа уже нет в живых около года, а может и больше. Жаль, я поздно сообразила в чём тут дело, может удалось бы раньше отсюда уйти, но это поместье всю мою память нарушило, а на восстановление нужно много времени. Но до того момента я лишь могла наблюдать и делать не хитрые выводы.
Однажды, когда мы с девками сидели в людской, я почувствовала тот самый гнилой запах - не то волка, не то шакала, и поняла, что пришёл главарь. Вышла от девок и пошла на ту вонь. Довела она меня до графских покоев, прямо сюда, где мы с тобой сидим. А тут стоял такой смрад, что дурно мне стало до тошноты. Постояла, прислушалась. Сначала они о золоте, да о камнях драгоценных говорили. Потом стали орать друг на друга. Ну, тут и ребёнку ясно, что граф был с ним в доле и они добычу делили.
Я тихо ушла. Как меня тот шакал не учуял, не знаю, может, виду не подал, но полгода мне жилось спокойно. А за домом, надо думать, следили из-за той самой добычи, и ждали пока граф уедет, чтобы порыскать тут вволю. Но боялись солдат, а потом и тебя: не ожидали они твоего приезда, и что за особняком приглядывать будешь. А уж как главарь узнал, что я жива до сих пор, так и решил довести дело до конца. Остальное тебе известно.
Ты ни о чём не думай - с графом мы тут сами разберёмся. Твоё главное дело - молчать обо всём, что здесь творилось. Приедешь в город, напустишь на себя вид отдохнувшего человека, придумаешь какую-нибудь басню позанимательнее, что приключилась с тобой, скажем, за границей на водах. И живи себе долго и счастливо.
Князь по-прежнему не хотел ни о чём спрашивать, он был неподвижен, как скульптура, и лишь на широком подлокотнике тихонько вздрагивала его рука.
- А, вижу, вижу, -сказала старуха: глаза её повеселели, и она кивнула на его руку, - пальчик твой закопченый! Ты не печалься, но копоть эта останется с тобой до конца жизни - это метка и, вроде как, оберег. Палка ещё при тебе?
Он хотел кивнуть, но не получилось.
- Верю. Только почисть её хорошенько от золы, пусть будет как новенькая - негоже инструмент держать неопрятным...
Она посмотрела в окно на потемневшие деревья, ждущие нового дождя; на далёкий пруд, откуда доносились звуки жизни; на серое небо, закрывшее собою солнце.
- Будем прощаться? - спросила она, и тут же сама ответила.- Нет, не будем - твоя воля, батюшка.
Она отвернулась от окна, подошла к князю на расстояние вытянутой руки и сказала:
- Вернись сюда, когда доживёшь до глубокой старости. Только приехать нужно зимой. Сыщи в лесу тот крест берёзовый, а коня с собой не бери - иди так, пеший. Подойди к кресту, прижмись к нему, помолчи. Он тебе годков тридцать - сорок к жизни прибавит. А когда пойдёшь обратно, иди через местное кладбище, что на холме, и там дождись ветра сильного - тогда услышишь колокольный звон.
Она замолчала и посмотрела на князя внимательнее.
- Про монастырь ничего не видно: хватит им и одной церквушки, - она усмехнулась чему-то своему и наклонилась к нему:
- Помнишь то яблочко, которое Цербер скушал?
Князь даже не попытался кивать, зная, что это бесполезно.
- На том самом месте, - продолжила она, - через полтораста лет, церковь будет - это я точно вижу. И будет это место чистое-чистое, как душа младенца, тьма уйдёт, мрак пропадёт. Всё проходит - пройдёт и это.
Она отвернулась и снова подошла к окну.
- Уж это яблочко многим встанет поперёк горла, - она улыбнулась, глядя в серое небо.
Тут она начала таять в воздухе: сквозь неё виднелись гостевые стулья с высокими выгнутыми спинками, только были они в сизой дымке. Старуха становилась всё менее видимой, но её глаза по-прежнему смотрели на князя. Сколько же там было и немого сожаления и человеческого тепла.
Князь вспоминал об этом моменте до самой смерти, но так ничего и не понял своим человеческим умом. Он часто мысленно возвращался к тому дню, и всякий раз его воспоминания казались ему далёкими и чужими, будто были они в жизни другого человека, оставшегося там, в глухом краю Поволжья.
Он ехал домой с графским конюхом и встречный прохладный ветер выдувал из головы всю черноту, накопившуюся за неделю странного отпуска. Когда проезжали через Ковыли, он бросил взгляд через ярко- зелёное ожившее поле, и увидел, как над далёким белеющим графским особняком поднимается чёрный густой дым, унося с собой многие тайны с их недомолвками и всю невидимую грязь поместья, скопившуюся за долгие годы.
По полю, со стороны поместья, прыгало рыжее пятно, приближаясь к бричке. Князь, приглядевшись, увидел лису. Та остановилась, нюхая воздух, и, заметив бричку, уставилась на князя. Посмотрела на него не долго и убежала далеко на восток.
Князь вздохнул, закрыл глаза и ему впервые за долгое время приснился сон, и в нём ослепительные балы, волнующая музыка, чарующие женщины.
Москва, 2014 г.