Витовт, пребывавший в 1425 г. уже в преклонном семидесятипятилетнем возрасте, достиг в это время вершины своего могущества и стремился вновь оторвать Литву от Польши и сделаться королем независимой державы[1165]. При таких планах Литвы Борису Александровичу следовало позаботиться о том, чтобы его княжество не пало жертвой литовской экспансии. Помощи от Москвы ожидать было нечего: в 1426 г. бояре, занимавшиеся в Москве правительственными делами, заверили Витовта в том, что Москва не окажет поддержки против Литвы ни Пскову, ни Великому Новгороду[1166]. В следующем. 1427 г., Борис Александрович заключил с Витовтом договор[1167], который в этой опасной ситуации должен был защитить великое княжество Тверское от Литвы[1168].
Й. Пфитцнер называет договорную грамоту тверского великого князя «распиской в присяге на верность», считая, что Борис «подчинился» Витовту[1169], а X. Фляйшхакер полагает, что речь шла о «соглашении, устанавливавшем отношения, граничащие с удельно княжескими»[1170]. Вопреки этому, уже С. М. Соловьев установил, сколь сильно договор, заключенный Борисом Александровичем, отличается в этом отношении от соглашений с Витовтом великого князя рязанского и князя пронского[1171]. Обе грамоты были составлены в 1427 г.[1172]; оба князя объявляли в них:
«господину, осподарю моему, великому князю Витовтоу, со язъ… добилъ есми челом, далъся есми ему на слоужбоу…»[1173].
Борис Александрович также говорит о Витовте с почтением как о «господине» и, кроме того, — как о «деде»[1174]; все же он избегает титуловать его «господарем», и содержание соглашения ни в коем случае не было неблагоприятным для Бориса. Борис получил гарантию:
«А господину моему, деду, великомоу князю Витовту, мене, князя великого Бориса Александровичя тферьскова боронити ото всякого, думою и помочью. А в земли и в воды, и во все мое великое княженье Тферьское моему господину, деду, великому князю Витовту не вступатися».
Взамен Борис обязывается сохранять единство с Витовтом:
«Быти ми с нимъ заодинъ, при его стороне, и пособляти ми емоу на всякого, никого не вымая».
Формула «думою и помочью», относящаяся к поведению Витовта в его контактах с Тверью, имеет очевидные параллели в средне- и западноевропейском регионе, где даже ленные связи (конечно, не подразумевающиеся в данном случае) имели характер взаимных обязательств. В цитированных формулах договора вовсе не находит выражение «удельнокняжеское» подчинение Бориса Александровича Витовту. Прерогативы великого князя тверского еще отчетливее выступают в следующих статьях договора:
«А дядямъ моимъ[1175], и братьи моей[1176], и племени моему, княземъ, быти в моемъ послусе. Яз, князь велики Борисъ Александрович, воленъ, кого жалую, кого казню, а моему господину, деду, великому князю Витовъту, не вступатися».
Далее говорится, что Витовт не должен принимать к себе тверских удельных князей с их владениями-вотчинами:
«Поидетъ ли который к моему господину, деду, к великому князю Внтовту, и онъ отчины лишенъ…».
Эта статья имела ключевое значение, поскольку именно она обеспечивала в первую очередь существование Твери как хотя и небольшого, но все же сравнительно преуспевающего и сильного великого княжества. Тверские удельные князья, территории владения которых все более сокращались, перейдя на службу к столь могущественному правителю как Витовт, наверняка получили бы от него наместничества более доходные, чем их тверские уделы. На этот случай Борис Александрович позаботился о том, чтобы переход на службу к Витовту не дал им возможности перевести под литовскую власть часть тверской территории.
В связи со «свободой» великого князя тверского казнить и миловать по собственному усмотрению Б.А. Романов указывает на то, что данная статья согласуется с формулировкой, применявшейся позднее в Москве[1177]. Несомненно, что эта статья договора означала собой значительное усиление позиции великого князя Бориса Александровича, потенциальные противники которого среди тверских удельных князей не могли более рассчитывать на поддержку могущественных соседей: силы Москвы были связаны возрастающей напряженностью внутри княжества, а теперь в качестве возможной опоры для противников Бориса Александровича отпадала и Литва. Если учитывать это значение договора 1427 г., не забывая одновременно об обоюдных союзных обязательствах, которые, собственно говоря, в этой ситуации не были столь же необходимыми для обеих сторон[1178], то становится ясно, какие преимущества в соответствии с этим договором получал Борис Александрович как представитель слабейшей из договаривающихся сторон. Помимо этого, в пограничных вопросах это соглашение подтвердило старые договоренности о податных обязательствах населения пограничных районов между Тверью и Литвой или же Тверью и Смоленском. Явно предусматривая возможность возникновения спорных ситуаций в пограничных районах, договор устанавливал совместный суд, существовавший для решения подобных дел также между Тверью и Москвой. Обе стороны подтвердили, что торговля между Тверью и Литвой должна была быть свободной[1179].
1168
А. В. Экземплярский, напротив, полагает, что Борис сблизился с Литвой, поскольку он предвидел возникновение трудностей с Москвой. См.: Экземплярский А. В. Указ. соч. Т. 2. С. 508. Однако со стороны Москвы в это время вряд ли следовало ожидать какой. либо опасности.
1169
Pfitzner J. Grobfürst Witold von Litauen als Staatsmann. Briinn, Prag, Leipzig, Wien, 1930. S. 158.
1172
О датировке см: Зимин А. А. О хронологии духовных и договорных грамот. С. 294 и след.
1174
Дед Бориса Александровича Иван Михайлович первым браком был женат на сестре Витовта, т. е. Витовт приходился Борису двоюродным дедом.
1175
Родные дяди Бориса, братья его отца, к этому времени уже умерли. Здесь явно подразумеваются его двоюродные деды — плененный Василий Михайлович и удельный князь Федор Михайлович Микулинский.
1176
У Бориса был младший брат по имени Ярослав, действовавший в 1430.е гг. по приказанию Бориса как тверской воевода. О Ярославе известно немногое: может быть, он был удельным князем в Городне. См.: Экземплярский А. В. Указ. соч. Т. 2. С. 555.
1178
Витовт стремился по возможности обезопасить себя на тот случай, если его коронация привела бы к войне с Польшей. С тверской позиции значение этого договора состояло не столько в защите от третьих сторон, которую он обеспечивал, сколько в установлении дружественных отношений между партнерами по договору, — Твери некого было опасаться в это время, кроме Литвы.
1179
При этом указывается на присутствие тверских торговых людей в Смоленске, Витебске, Киеве, Дорогобуже (под Смоленском) и в Вязьме.