Усвоив идею «земли русской», Москва переняла важную часть киевской традиции. Это был краеугольный камень московских представлений о «translatio imperii»[1402] Киев-Москва[1403], концепции, получившей полное развитие впоследствии в XVI в. Теперь уже тверским авторам в свою очередь пришлось искать пути обоснования значения Твери и «земли Тверской» как одного из «государств» Руси. Среди церковных построек, осуществленных по распоряжению Бориса Александровича[1404], был также и храм Божий «на вратехъ богомъ спасенаго града Тфери», который он нарек Входоиерусалимской церковью[1405]. «Крестниками» храма при этом были соответствующие прообразы в Иерусалиме, Константинополе, Киеве и Владимире; здесь также дает о себе знать мышление по схеме «прообраз — отображение»[1406]. Согласно У. Филиппу, вовлечение города-резиденции в прославление великого князя является «абсолютным новшеством». В «Слове похвальном» Тверь неоднократно наделяется эпитетами, которые, собственно, подошли бы императорской столице Византии. Тверь — «Богом спасаемый град», «Богом хранимый град»[1407].
Все же, когда аноним составлял около 1453 г. свое произведение, совершенно новой для Твери эта фразеология не была. В текстах церковного происхождения она частично фигурировала уже тремя десятилетиями ранее. Дьяк Илья[1408] 7 мая 1418 г. (6926 г.) отметил в Евангелии:
«Сие Еуангелиие списано бысть въ богоспасаемемъ и преславнемъ граде Тфери въ дому великого Спасо при благоверномъ и бог…[1409] и христолюбивомъ великом князи Иване Михайловиче…»[1410].
Другой пример: иеромонах[1411] Афанасий Русин в 1429/1430 г. (6938 г.) купил в одном из афонских монастырей сборник, содержащий теологические произведения, и привез его «от гречьскаго царства на Русь богоспасаемого и богом возлюбленнаго града Тфери»[1412].
В одном из церковных литургических уставов, который датируется 1437/1438 г., тверской дьяк Андрей также говорит о «Богом спасаемом граде Твери», в котором исполнял свою должность епископ Илья[1413].
«Тверской патриотизм» далеко не впервые нашел свое выражение при Борисе Александровиче. Автор жития Михаила Александровича показывает, как после смерти Михаила тверичи славили «Тверскую великую свободу», которую хранил покойный великий князь. Эта цитата из Никоновской летописи, основывающейся в данном случае на кашинской летописной редакции 1425 г., отражает тверские представления времени правления Ивана Михайловича (1399–1425 гг.). Представляется, что именно в этот период постепенно возникает политическое сознание, позднее полностью проявившееся в «Слове похвальном» тверского анонима. И апелляция к «отечеству», к которой прибег в своем обращении к бежавшему в Москву удельному князю Холмскому Юрию Всеволодовичу великий князь Иван Михайлович, также отчетливо указывает на рост местного самосознания. Не следует недооценивать здесь и того, что время от времени появлялись реальные шансы укрепления Тверского государства наряду с гораздо более развитым Московским государством. Как события, развернувшиеся в Литве после смерти Витовта, так и внутренние распри в великом княжестве Московском могли подкрепить тверские надежды консолидироваться в качестве «третьей силы» между Литвой и Москвой.
Поражение Свидригайло и связанный с ним крах концепции независимого от Польши литовско-западнорусского государства (1435 г.) означали первый удар по этим надеждам. В Твери не могли заводить дружбу с Сигизмундом н, более того, — с Казимиром, в 1446 г. получившим еще и польскую корону. Оба они представляли польскую, т. е. католическую Литву из которой православная аристократия отъезжала в Москву; процесс этот шел все более быстрыми темпами[1414]. Вторым ударом по этим надеждам стало быстрое восстановление Москвы после большой династической войны. Москва преодолела последствия кризиса уже в течение 1450-х гг. Василий II, и его сын Иван извлекли из смут уроки, повлекшие за собой значительное усиление власти московских великих князей[1415].
1403
Halperin Ch. J. Kiev and Moscow: An Aspect of Early Muscovite Thought // Russian History. 1980. 7. P. 312–321.
1404
Ср. здесь: Воронин H. Н. Тверской кремль в XV веке // КСИИМК. 1949. Вып. 24. С. 90 и след.: Он же. Литературные источники в творчестве древнерусских аодчих // ТОДРЛ. 1957. Т 13. С. 372 и след.
1406
Philipp W. Die religiose Begründung der altrusslschen Hauptstadt // Festschrift für Max Vasmer zum 70. Geburtstag. Berlin, 1956. S. 386 sq.
1408
Предположительно, речь здесь идет о диаконе тверского епископского собора. Кроме этого обозначение «дьяк» применялось также к лицам, занимавшим высокие должности в княжеской канцелярии.
1411
Монах, отправлявший церковные службы и совершавший таинства: см.: Onasch К. Einfuhrung in die Konfessionskunde der orthodoxen Kirchen. Berlin, 1962. S. 207;
1412
Костюхина Л. M. Записи XIII–XVII вв. на рукописях Воскресенского монастыря // АЕ за 1960 год. М., 1962. С. 275 и след.
1414
Ср. здесь: Backus О. Р. Motives of West Russian Nobles in Deserting Lithuania for Moscow, 1377–1514. Lawrence, Kansas. 1957. Кажется, этот процесс определялся сначала в первую очередь государственно. политическим подъемом Москвы. С 1470-х гг. великий князь литовский стал, однако, заботиться о первенствующем положении католической церкви; см.: Hellmann М. GroS. fürstentum… S. 822.